Избранные стихи в переводе А. Гомана. Часть 1 - [11]

Солнце клонится вниз и растёт,

Скрылось где-то за кромкой дороги.

Может, кто-то не встретит восход:

За ночь смерть настигает многих.

Но, пока не уснём смертным сном

(От него нас не скоро пробудят),

Пока, мела белей, не замрём, –

Десяти братьев песнь с нами будет.

Ты, читатель, теперь эти строки прочти,

Пока осень стучит в ставни громом.

А устанешь, – листки отложи, помолчи,

Выйди в вечер

На ветер из дома.

Новое вступление

Десять братьев. Их песнь

Путь тебе к этой книге проложит.

Их беседу расслышишь здесь

За напевом песни, быть может.

Пусть же отзвуки их голосов

Тут и там в твои строки вплетутся,

Не останется смысл их закрыт на засов

И словá в сердцах отзовутся.

Солнце клонится вниз и растёт,

Скрылось где-то за кромкой дороги.

Ещё многие встретят восход:

За ночь новых родится много.

Время царств испарится до дна,

Сердца гор крот зубами коснётся.

Только радость людей так сильна,

Что из зёрнышка колос пробьётся.

Только сила её и закон,

Но не тот, что основа рабства.

Нет, долг любящей женщины – он

И закон отцовства и братства.

Десять братьев. Их песнь

Путь тебе к этой книге проложит

Сквозь грозу, что всё может сместь,

А не просто на символ похожа.

Дверь приюта для путников ты

Приоткрытой оставь на мгновенье.

И тогда за столом простым

Десять братьев мелькнут, как виденье.

1. Корчма

Старший из десяти сказал:

«Я седой, всех старее я, братья.

День закончился, вечер холодный настал

Со звездой, что люблю встречать я.

Славлю молний его острия в облаках,

Шум далёкий потоков в округе,

Славлю травы, бегущие зайцем в полях

От гнева небес в испуге.

А ещё славлю дочь корчмаря, что, быстрей

Того зайца, мелькнула меж нами.

И, чем ярче платок её, - взгляд мой темней.

Будьте, братья, ей судьями сами».

Тут, от страха дрожа, изогнул спину кот –

Дыбом шерсть, как струна, весь натянут.

«Расскажу и о нём, – брат сказал. – День придёт,

И его на доске упомянут.

Мы встречались с ним. Я усмехнулся в душе,

Белой шубке его поклонился

И из дома пошёл (дождь лил сильный уже,

Но я, братья, сюда торопился.)

И пришёл. Вы молчите, веселья в вас нет,

Вы мрачны, словно лес среди ночи.

Радо вам моё сердце шестидесяти лет;

Послужить, словно юноша, хочет.

Дайте, братья, мне ноги согреть у огня.

Двое суток не выйдем отсюда:

Дождь дороги залил, и до крупа коня

Поднялися в ущелье воды.

Хорошо, что корчма при дороге была,

Что огонь в печи жарко пылает.

Честь трактирщице: вовсе гостей не ждала,

Но, хозяйка, нам стол накрывает».

Раз уж старший велел, сядем, братья, тогда

Вдесятером вкруг стола, кто где хочет.

Скажем: слава Творцу, что привёл нас сюда

И что живы мы все этой ночью.

«Кто же знает, где час его страшный найдёт –

Дома ль, там ли, где он ещё не был,

Кто лицом, умирая, к земле припадёт,

Кто лицом обратится к небу.

Но, поскольку нам долгая ночь предстоит

В этой ветхой корчме, вероятно,

Пусть же каждый из нас песней всех удивит,

Чтоб полезной была и приятной.

Каждый в слух превратится, готов отвечать,

И на ненависть, зависть откликнется эхом.

Если ж что-то смешное случится сказать,

Наши лица в ответ озарятся смехом.

Да, таков песни путь: пока зреет она,

Испытанья пройдёт и огнём, и водою.

Её сердцу свободы не ведать сполна,

Пока полною месяц не станет луною.

От случайного к главному двигаться ей

Нужно будет учиться с терпеньем.

А собьётся с пути – так стрекалом взашей,

Носом в грязь, не видать ей прощенья.

Песня рабства не терпит: приказ и совет

Ей – мундштук, удилà; лишь мешают в движенье,

Но свобода её – это молнии свет,

Заключённый меж двух полюсов напряженья.

Возлюбите слова – те, что кровь бьётся в них.

В чаще выспренних терний ищите

И до края иврита преследуйте их,

В строфы зà косы силой тащите.

Отбирайте, как пленницу, стрóку: она

Быть должна у вас краше всех прочих,

И найдите ей рифму – как клятва, верна

(Иль из дальних – но ярких и сочных).

Для напева и слов песни, вышедшей в путь

Без друзей, это будет порукой,

Это будет ей платой за каторжный труд,

Где стирается грань меж игрой и мукой.

Вот и месяц раскрылся, подняться готов.

Кочет кочета кличет, находит.

Я на песню свою взгромоздил гору слов,

Как у пишущей братии в моде.

Пусть же ваши сердца, где сейчас так темно,

Свет единый всегда озаряет –

Братства свет. Это – ангела свет, что давно

Сотней глаз на нас с неба взирает.

Как пристыженный нищий, стоял исполин,

Дуб, у отчего дома когда-то,

Но вдруг в осени день нарядился в кармин

И омылся под грома раскаты».

Подумали братья: старшой-то не глуп:

Не зря помянул он про бедный дуб.

Хор

Брат на том, помедлив малость,

Завершил рассказ.

Речь ещё держать осталось

Девяти из нас.

В десяти стаканах наших,

Как в ночи, темно.

Кто готов, пускай расскажет

Песню про вино.

Далеко росла отсюда, как пред жатвой колосок,

Хамуталь. Любой из братьев рассказать о ней бы мог.

Но молчали и дивились, что, хотя не здесь она,

Её прелесть как-то слилась с терпкой горечью вина.

А один из них подумал и сказал: «Пора давно

В честь неё сложить нам, братья, было песню про вино.

Может быть, уже не вьётся локон девушки простой,

Хамуталь, что все мы знали той далёкою порой.

Но с её улыбкой, смехом – он для нас не потускнел! –

Вдруг сияли наши лица и стакан вина темнел.

Хоть порядок песен будет нынче строгим не вполне,

Я о ней напомню, братья, новой песней о вине».