Избранные стихи Черниховского - [24]

Вследствие жаркой погоды). Веселой, но важной гурьбою

За женихом все мужчины в приятных идут разговорах,

А во дворе синагоги стоит уж готовая хупа[62].

Рядом — подовский раввин и кантор. Под шелковой хупой

Встал с шаферами жених. За невестой вернулась капелла.

Мелкие свечечки в небе зажгли, веселясь, ангелочки,

Чтобы им было виднее, как шествует скромная Элька.

Грянули маршем бравурным ретивые члены капеллы.

Элька идет под фатой, посаженные матери — рядом.

Элька не чует земли под ногами; не сами ли ножки

Эльку уносят куда-то? Не слышит она и не видит,

Как уж вокруг жениха ее обвели семикратно".

Слышен откуда-то милый надтреснутый голос раввина:

"Благословен Ты, Господь наш, Владыка вселенной". Но Элька

Даже не помнит того, как надели колечко на палец.

Не понимает она, как над ухом бормочет ей служка:

"Вот тебе, дочка, кетуба[63], храни, береги ее свято,

Ибо женою не будешь, когда потеряешь кетубу".

Милым и грустным напевом слова долетают до слуха,

Сердце и душу волнуя каким-то неясным намеком...

Радостный шум поднялся, как жених раздавил под ногою

Винную рюмку". Кричали: "Эй, мазел-тов! мазел-тов!" Громко

Гости и гостьи шумели. Громами взгремела капелла.

Возгласы, слезы, объятья... И вот, новобрачные вышли

Под руку. Гости за ними. Направились в дом Мордехая.

Шумно родные невесты родных жениха обнимали,

Все веселились, плясали и с песнями двигались дальше.

Все-то обычаи знает разумница Элька. Глазами

Ищет она водоносов: кто вышел навстречу с водою?

Двое навстречу ей вышли: Савко — водовоз и служанка

Гапка. Стоят на дороге и полные держат ведерки,

А новобрачные в воду бросают на счастье монеты:

Целый полтинник в ведерко — и целый полтиннник в другое.

Так возвращались они от хупы в дом Мордехая.

Хьена, Элькина мать, перед хатой просторной и белой

Встретила их на пороге с дарами. Одною рукою

Хьена большой каравай шафранный держала. Над хлебом

Пара зажженных сияла свечей, а другою рукою

Чарку с душистым вином держала счастливая Хьена.

В светлую хату войдя, новобрачные пили и ели:

Это был "суп золотой", им после поста поднесенный.

А в балагане меж тем уж опять заиграла капелла.

Девушки вышли плясать; обнимая друг друга, кружились.

И не успели еще отдохнуть от поста молодые —

Как уже стали опять собираться во множестве гости.

Их занимала родня Мордехая. Столы накрывали.

Женщины сели отдельно, мужчины отдельно. Уселся

Муж за столом для мужчин на почетное место, а Элька

Так же уселась за женским. Однако столов не хватило.

К тем, что заранее были накрыты, прибавили новых.

Были закуски все те, что обычай велит, — и во-первых

Сельди в оливковом масле и в уксусе; с краю тарелок

Ровным бордюром лежали оливки; с селедкой из Керчи

Сельдь астраханская рядом лежала; помимо селедок

Были сардинки, кефаль, золотой пузанок; а в графинах —

Водка, и мед, и вино, и пиво в зеленых бутылках.

Вдоволь тут было мацы, крендельков и различных печений,

Как подобает в дому богача. И с веселием гости

Сердце свое услаждали, усердно кричали: "Лехаим",

Не забывая о яствах и устали как бы не зная.

Дочиста съели закуску, а музыка им исполняла

Цадиков нежные песни, напевы хазанов, романсы,

Песни цыган удалые, а также отрывки из опер.

После внесли в балаган благовонные рыбные яства,

Те, что слюну вызывают и запах далеко разносят.

Был тут отличнейший карп, украшенье днепровской стремнины,

Славно поджаренный с фаршем; и были огромные щуки,

Радость еврейского сердца, — острейшим набитые фаршем.

Не было тут недостатка и в рыбах помельче: был окунь,

Широкогрудый карась, и судак, и лещ серебристый.

И наслаждался народ, и все поварих похваляли.

И не отстали от рыбы, пока ничего не осталось.

Начисто рыбу прикончив, народ отдыхал, и тогда-то

Выступил Есель-бадхан, на высокую встал табуретку

И забавлял он гостей, и показывал фокусы. Просто,

Можно сказать, чудеса он проделывал. Юкелю-служке

Дал он кольцо — и исчезло оно, а нашлось почему-то

У Коренблита в густой бороде; он часы Мордехая

В ступке совсем истолок — а часы у Гейнова под мышкой:

Вот вам, целехоньки, ходят, футляр и цепочка на месте.

И удивился народ и ревел от восторга. А Есель

Взял у невесты платочек и сжег его тут же на свечке,

Даже и пепел развеял — и что же? Платочек в кармане

У Кагарницкого — вот он. И видел народ, и дивился,

Хлопал бадхану в ладоши. А дальше и больше. Велел он

Чтоб длинноносый Литинский чихнул. Тот чихнул, а монеты

Так и посыпались вдруг из огромных ноздрей, где торчали

Клочья волос седоватых. Дивились — и били в ладоши.

Глупого Юкеля Есель позвал и сказал ему: "Юкель,

Хочешь, тебя научу я проворной и легкой работе?

Хочешь фотографом быть? Повторяй же за мною движенья.

Вот прикоснусь я к тарелке, а после к лицу. Повтори-ка!"

Есель мизинцем провел по донышку мелкой тарелки,

После чего прикоснулся к румяному носу. И Юкель

Тоже провел по тарелке и по носу. Глядь — на носу-то

Черная линия. Есель провел по тарелке и по лбу,

Юкель проделал все то же — на лбу у него появилась

Черная линия. Притча! Не мало народ подивился:

Есель по-прежнему бел, а тот все чернеет, чернеет...

(Юкеля Есель провел: закоптивши дно у тарелки,

К ней прикасался он только мизинцем, никак не иначе, —

А по лицу проводил указательным пальцем.) А Юкель