Избранные стихи Черниховского - [10]

Ибо не ели с утра и голодными были изрядно.

Весело гости кричали: "Твое, реб Пейсах, здоровье!

Многая лета еще живи на благо и радость!"

Пейсах ответил: "Аминь, да будет по вашему слову.

Благословенье Господне над всем Израилем!" Вскоре

Пусты уж были корзины и чаши. Но тотчас на смену

Целая рать прибыла тарелок, наполненных щедро

Рубленой птичьей печенкой, зажаренной в сале гусином.

Вовремя повар печенку вынул из печи и в меру

Перцу и соли прибавил, сдобривши жареным луком:

Сочная очень печенка, и видом подобна топазу.

Разом затих разговор; жернова не праздно лежали;

Только и слышались звуки ножей да вилок. Но вот уж —

Время явиться салату, что жиром куриным приправлен;

В нем же — изрубленный мелко лук и чеснок ароматный.

Нёбу салат был угоден: ни крошки его не осталось.

Тут-то гигантское блюдо внесли с фаршированной рыбой:

Окунь янтарный на нем и огромная щука, а также

Мелкая всякая рыба, нежная вкусом; иная

Сварена с разной начинкой, иная зажарена в масле,

И золотистые капли росою сверкают на спинах.

Перцем приправлена рыба, изюмом, и редькой, и луком.

Славится Мирьям своей фаршированной рыбой, — а нынче

Варка особенно ей удалась, — и счастлива Мирьям.

Рыбешка тает во рту и сама собою так нежно

В горло скользит, а на вкус — приятней сыченого меда.

К рыбе явились на стол, пирующих радуя взоры,

Старые крымские вина и пара бутылок "Кармела":

Им угощали раввина, потом и других приглашенных.

Все похвалили его. Когда же насытились гости,

Снова вернулись они к беседам, и шуткам, и спорам.

Шел разговор о ценах на хлеб, о плохом урожае.

Шум возрастал, ибо каждый в Израиле высказать может

Слово свое. О болезни Виктории[22] спорили много,

Об иностранных делах; добрались наконец до наследства

Ротшильда; вспомнили Гирша и с ним колонистов несчастных.

Шмерл, меламед, тогда возвысил громкий свой голос.

(Родом он был из Литвы, но вольного духа набрался,

Светские книги читая.) Он начал: "Вниманье! Вниманье!

Слушайте, что вам расскажет меламед!" И тут описал он

Злую судьбу колонистов, их бедствия, скорби, печали,

Все притесненья, и голод, и горечь нужды безысходной.

"Тверды однако ж они во всех испытаниях были.

Взоры они обращают к Израилю: братья, на помощь!

Красное это вино — не кровь ли тех колонистов? —

Кровь, что они проливают на милых полях Палестины.

Взыщется кровь их на вас, когда не придете на помощь!

Братья, спешите на помощь! Спасайте дело святое!

Есть поговорка у гоев отличная: с миру по нитке —

Голому выйдет рубаха!" — Такими словам он кончил.

Бледно лицо его было, глаза же сверкали. Все гости

Молча внимали ему, головами качая... Платками

Женщины терли глаза. Умолк меламед — и тотчас

Между гостями пошла вкруговую тарелка для сбора.

Звякали громко монеты в высокой Пейсаха зале,

И тяжелела тарелка все более с каждым мгновеньем,

И веселей становилось собранье: ведь каждое сердце

Ближнему радо помочь. Ученый меламед от счастья

Потный и красный сидел... Бородку свою небольшую

Шебселэ молча щипал. (Из Польши он прибыл недавно;

"Коршуном польским" у нас прозвали его, как обычно

Каждый зовется поляк, когда не зовут его просто

"Вором".) Но вот наконец произнес он: "Конечно, конечно,

Шмерл — человек настоящий. Одна беда — из Литвы он.

Что они там за евреи? На выкрестов больше похожи".

Слово такое услышав, гости взглянули на Шмерла:

Что он ответит? Мужчина ведь умный, к тому же меламед.

Шмерл же в ответ закрывает глаза и сам вопрошает:

"Шебселэ! Праотец наш, Авраам, не так же ли был он

Родом литвак?" — "Авраам? Да постой: из чего ж это видно?"

"Вот из чего: и воззвал к Аврааму он шейнис[23]. А если б

Был Авраам не литвак, то шейндлс воскликнул бы ангел".

Шутка понравилась всем пировавшим, и много смеялись

Гости и так говорили, меламеда мудростью тешась:

"Шебселэ, что ж ты молчишь? Отвечай меламеду. Что ж ты?"

Шебселэ им отвечает: "Пфе! Не стоит ответа.

Только одно мне неясно, понять одного не могу я:

Как это каждый литвак два имени носит? А если

Нет у него двух имен, то тфиллин[24] наверно две пары,

Или в Литве он оставил двух жен, не давая развода".

Шутка понравилась все пировавшим, и много смеялись

Гости, весьма забавляясь словами Шебселэ. Только

Шмерл побледнел чрезвычайно: грешки свои он припомнил.

Все же он гнев поборол и Шебселэ вот что ответил:

"Шебселэ, слушай и вникни. Понятно тебе, вероятно,

Слово легенды пасхальной: зачем Господь Вседержитель

Ангела смерти убил? Ведь ангел-то прав был, — не так ли?

Ну-ка, подумай над этим!" Собранье воскликнуло хором:

"Ангел, конечно, был прав! Что хочешь сказать ты, меламед?"

"Вот что", — ответствует Шмерл —

                                                                 и речь свою так продолжает:

"Прав был, конечно, и Бог, но во всем виновата собака:

Дескать, она-то права, — но кто ее просит, собаку,

Суд свой высказывать? Ей ли дано это право?" — Тут гости

Смеха сдержать не могли. А Шебселэ то покраснеет,

То побелеет... Ответить обидчику хочет... Но смотрит, —

Вот уж стоит перед ним тарелка вкусного супа.

Плавают в супе лепешки с горячей начинкой. Бульон же

Золотом так и сверкает расплавленным, жидким, — а солнце

Луч свой дробит в пузырьках, и жирные блестки сверкают

Желтым и синим огнем. Совсем уж раскрыл было рот свой