Избранные статьи - [7]

Книга состоит из десяти глав, из десяти ударов по религии.

В первой и десятой главах Докинз доказывает, что «осознание гармонии природы» способно решить ту задачу «духовного облагораживания людей, которую исторически – но так неудачно – узурпировала религия».

Во второй главе Докинз заявляет, что существование Бога – это научная гипотеза и подлежит научной проверке.

В третьей главе разбивает философские и богословские доказательства существования Бога.

В четвертой главе доказывает, что Бога нет.

В пятой главе объясняет причины возникновения и распространения религии.

В шестой и седьмой главах объясняет, почему мораль не нуждается в религии.

В восьмой главе разъясняет, насколько пагубно религия влияет на общество.

В девятой главе разъясняет, насколько пагубно религия влияет на детскую психику.

У Докинза два основных способа рассуждения – вопросы антропологии и истории, богословия и политики он решает с помощью либо дарвинизма, либо здравого смысла.

Вот Докинз-дарвинист объясняет происхождение религии: доверие старшим полезно для «дарвиновского выживания», но отличить разумные советы от неразумных ребенок не может и поэтому выучивает «мудрость вперемешку с глупостью» – «ребенок не в состоянии понять, что „не купайся в кишащей крокодилами Лимпопо“ – это разумное предостережение, а „в полнолуние нужно принести в жертву козу, иначе будет засуха“ – в лучшем случае трата времени и коз». А эти усвоенные в детстве нелепые идеи и составляют религиозную традицию – «неважно, какой чепухой заразится детское сознание; но, раз заразившись, ребенок вырастет и заразит этой чепухой следующее поколение». Вот так работают методы эволюционной биологии применительно к антропологии.

А вот Докинз – носитель здравого смысла – рассуждает о жертвоприношении Авраама: Авраам «уже занес над сыном жертвенный нож, когда ангел, театрально появившись в последний момент, сообщил ему о перемене плана: бог, оказывается, просто шутил, „проверяя“ Авраама и крепость его веры. Современному поборнику нравственности остается только гадать, сумеет ли ребенок когда-нибудь оправиться от такой психологической травмы». Мы понимаем, что Докинз видит в Библии то же самое, что и его главные враги – американские христиане-фундаменталисты, – то есть набор претендующих на фактическую достоверность рассказов и непосредственных нравственных образцов. Просто фундаменталисты (о глупости и жестокости которых в книге рассказано много смешного и страшного) из этого понимания Библии выводят, что Земля возникла шесть тысяч лет назад и что гомосексуалистов надо убивать, а Докинз делает вывод, что Библия – книга лживая и аморальная.

В самом начале книги Докинз предлагает читателю «вместе с Джоном Ленноном» представить мир без религии – и рисует этот воображаемый прекрасный мир так: «не было террористов-самоубийц, взрывов 11 сентября в Нью-Йорке, взрывов 7 июля в Лондоне, Крестовых походов, охоты на ведьм» и т. п. И действительно: без религии всего бы этого не было – просто потому, что без нее не было бы ни человеческих обществ вообще, ни того самого современного общества, с его наукой и гуманностью, плодами христианской цивилизации, к которому принадлежат и сам Докинз, и его читатели.

Но Докинз считает, что наука и гуманность ничем религии не обязаны – без нее возникли и дальше без нее обойдутся. Вообще, его представления об истории, социуме, человеке отличаются тем особым благодушием, которое дается, видимо, только веками чаепитий на веками подстригаемых лужайках. А может быть, это благодушие не специфически английское, а общелиберальное. Если правые видят, насколько хрупко любое общество, и ценят те стороны религии, которые охраняют общественное устройство; если левые видят, насколько это общественное устройство бесчеловечно, и ценят те стороны религии, которые вносят человечность в бесчеловечный мир, – то либерал не замечает ни хрупкости миропорядка, видной сверху, ни его бесчеловечности, видной снизу, а видит только отдельные проявления человеческой глупости и жестокости и потому искренне считает всякую религию вредным и смешным суеверием.

ноябрь 2008

Славой Жижек

О том, настоящий ли Славой Жижек философ, пусть судят философы; о том, настоящий ли он левый, пусть судят другие левые (особенно сильно его не любят салонные левые, их инвективы против Жижека читать всегда интересно – они написаны с искренней ненавистью к конкуренту). Но Жижек настоящая звезда, то есть принадлежит всем, а не только специалистам и активистам. Не сразу понятно, что эти «все» в нем нашли. За Жижеком вроде бы не числится фирменных идей или фраз – никаких «ризом», «различаний» или «войны в Заливе не было». Но его сила не в придумывании и разработке собственных концептов, а в столкновении и соединении чужих – из самых разных сфер: философия, психоанализ, политика, кино, поп-музыка и т. д. Идеи Лакана и Гегеля, ситуации из фильмов Хичкока и антисоветского анекдота он виртуозно и парадоксально соединяет в едином рассуждении. Но в последние годы больше всего способствовало его звездности то, что в свои рассуждения он ввел Ленина, а вместе с ним – колоссальную символическую энергию большой крови. Жижек не клянется в верности Октябрьской революции и красному террору (вообще его большое достоинство в том, что он говорит с той возбужденной веселостью, какая овладевает людьми, находящимися в гуще событий, а не с той тупой напыщенностью, с какой вещают хранители священного революционного огня). Он пытается найти «правильную позицию» по отношению к революционному насилию – и, конечно, эту позицию находит. Что это за позиция – обычный читатель забывает сразу, но сохраняет чувство, что правильная позиция в принципе есть. И во всех парадоксах и апориях Жижека правильность всегда сначала кажется недостижимой – и в итоге всегда оказывается возможной. Правильность есть, и она доступна – в этом и состоит главная идея Жижека. В любой идеологической ситуации можно отыскать правильную позицию и эту позицию занять. Поэтому другое его любимое слово – «подлинность». Как должен к этому относиться подлинный феминист? подлинный гуманист? подлинный революционер? – такие вопросы Жижек ставит на каждой странице и, конечно же, на эти вопросы отвечает. Ответ опять-таки мгновенно забывается, но чувство, что даже в современном мире мнимостей и подделок подлинность (не подлинность вещи, а подлинность твоей собственной позиции) всегда где-то рядом, – это приятное чувство остается. Свои рассуждения Жижек для того и разыгрывает как драматические сценки, чтобы завести читателя туда, где кажется – ну нет отсюда, из этих апорий красного террора или современного консюмеризма, никакого выхода, завести в тупик – и вдруг: «и здесь нам на помощь приходит Лакан». В этом и состоит спасительная весть Жижека: правильная позиция возможна всегда и по отношению к чему угодно. «Сегодня, как никогда, важно занять правильную позицию по отношению к апокалипсису» – эта фраза звучит комически, но Жижек не боится быть смешным. Эта способность Жижека всегда – в любом моральном и идейном тупике и в любой катастрофе – создавать впечатление, что правильная позиция возможна, не может не напомнить неизменную правильность вечно изменчивой генеральной линии партии. Быть во власти такой линии – разрушительно для души, подробно изучать ее – разрушительно для мозгов, но чувствовать щекотку этой парадоксальной правильности – приятно.