Избранные произведения - [18]

Шрифт
Интервал

Из-за этого упорного стремления не ударить в грязь лицом — черт бы его побрал! — вновь пошли наглые сплетни, распускаемые врагами и завистливыми приятелями дона Франсиско. Разве можно прожить на нищенскую ренту да на жалкие крохи, зарабатываемые таким несерьезным и малоприбыльным ремеслом! Не иначе как в кубышке у мужа было кое-что припрятано на черный день. Занимаясь своим дурацким промыслом, стоившим ему в конце концов жизни, он заводил подозрительные знакомства. Поговаривали, даже, что дон Франсиско был франкмасоном и принадлежал к тайному ордену. Вот где собака зарыта! Иначе чем можно было объяснить прилежным конторщикам и лодырям, миссионерам, задавшимся целью цивилизовать муссеки, болтунам адвокатам, тайно промышляющим торговлей рабами дельцам, чем можно было объяснить всей этой почтенной публике крах одного из крупнейших торговых домов Анголы, «Дениз Алпоин и наследники», совладельцем которого был дон Франсиско? В магазинах и лавках этой фирмы имелись в продаже чуть ли не все виды колониальных товаров, а склады ломились от пальмового и оливкового масла, пряностей, кож, соли и сушеной рыбы — словом, всего, что перевозят парусные суда, бороздящие океан. Тем, что дон Франсиско поступил безответственно, не глядя подмахнув счета?.. Ну уж нет! — шептались у него за спиной. Он прикарманил денежки. Жульничество стало просто манией у этих голодранцев голубой крови, щеголей без гроша в кармане, наивно полагающих, что еще не прошло время развлекающихся боем быков королей и романтических похищений девушек из монастырей.

Аристократ, который женился на мулатке сомнительного происхождения, — разве это секрет?! Каждый мальчишка знает! Хотя и щеголял в подпирающем подбородок крахмальном воротничке, в гетрах и безукоризненном цилиндре, хотя его массивное золотое кольцо с фамильным гербом и поблескивало вызывающе на солнце…

— Не обращайте внимания на завистников, — утешал его отец Мониз. — До их сердец не доходит слово божье, и таинство причастия им неведомо. Простите им низменные помыслы, сеньор Франсиско, ведь вы — человек возвышенной души…

Священник всегда держался в тени. Хотя аристократы из Верхнего города не ходили ни на мессы, ни исповедоваться к нему, они никогда не забывали щедро одарить отца Мониза, и потому с благословения божия и при покровительстве пресвятой богоматери Кармо приход его процветал, а крестный ход и прочие религиозные празднества славились на всю округу. Однако дон Франсиско Иносенсио — человек решительный — не мог довольствоваться полумерами, он жаждал крови — так он обычно говорил, если его не мог слышать какой-нибудь аристократик из Верхнего города, мнящий себя ангелом-миротворцем. Дон Франсиско все более распалялся.

— Поймите, преподобный отец, я переехал сюда из Верхнего города, нашего родового гнезда, где жили все Ваз-Куньи! Изолировал себя от мира, перестал заниматься общественной деятельностью, хотя все Ваз-Куньи с незапамятных времен считали своим первейшим долгом принимать в ней участие. Но я не потерял чувство собственного достоинства. О нет, пресвятой отец.

Он глядел на отца Мониза, совсем еще тогда молодого, и невольно подражал манере его речи, но, вспомнив о своем нынешнем скромном занятии, снова преисполнялся гордыни.

— Утвердившись в своем достоинстве, мы не имеем права терять его, какими бы жестокими ни были удары судьбы! Ни за что на свете! Мое достоинство ничуть не умаляется оттого, что теперь я возчик, а они, хоть и служат в конторах, достойнее не становятся…

От глаз священника не укрывалось, что дона Мария Виктория, плетущая неподалеку от них свои изделия из рафии и матебы, все время кивает головой в знак согласия. Фигура этого мужчины в поношенном, хотя и безупречного покроя жилете, в высоком накрахмаленном воротничке, в котором утопала шея, была, как всегда, внушительной. Его хорошо знал весь город, то враждебно к нему настроенный, то втайне восхищающийся им, но постоянно держащий его в поле зрения. Дон Франсиско, в отглаженном костюме цвета хаки и накрахмаленном воротничке, погоняющий ленивую упряжку быков, на которой он перевозил воду или мусор, сделался притчей во языцех. Это занятие и свело его в могилу, сетовала дона Мария Виктория, обвиняя воду в обострении у мужа ревматизма, а пищевые отбросы — в отравлении его ядами.

Злорадное торжество плебея рождалось у отца Мониза в тайниках души, куда не проникали ни молитвы, ни святая вода: вот до чего докатился потомок благородного аристократа, первооткрывателя новых земель, ближайшего сподвижника принца дона Педро. Этому аристократу довелось участвовать в битве при Алфарробейре, окончившейся катастрофой для португальской знати: достоверные, хотя впоследствии искаженные хроники сохранили для потомства знаменитое высказывание графа Авраншеса: «У нас еще хватит воинов, чтобы отомстить простолюдинам!» Широкая публика узнала об этом из статьи дона Франсиско, помещенной в августовском номере газеты «Защита Анголы». Статья его была написана в стилизованной под речь XVI века манере, что восхищало дону Марию Викторию, постоянную поклонницу литературных упражнений своего господина и повелителя.


Рекомендуем почитать
Человек, который видел все

Причудливый калейдоскоп, все грани которого поворачиваются к читателю под разными углами и в итоге собираются в удивительный роман о памяти, восприятии и цикличности истории. 1988 год. Молодой историк Сол Адлер собирается в ГДР. Незадолго до отъезда на пешеходном переходе Эбби-роуд его едва не сбивает автомобиль. Не придав этому значения, он спешит на встречу со своей подружкой, чтобы воссоздать знаменитый снимок с обложки «Битлз», но несостоявшаяся авария запустит цепочку событий, которым на первый взгляд сложно найти объяснение – они будто противоречат друг другу и происходят не в свое время. Почему подружка Сола так бесцеремонно выставила его за дверь? На самом ли деле его немецкий переводчик – агент Штази или же он сам – жертва слежки? Зачем он носит в пиджаке игрушечный деревянный поезд и при чем тут ананасы?


Приключения техасского натуралиста

Горячо влюбленный в природу родного края, Р. Бедичек посвятил эту книгу животному миру жаркого Техаса. Сохраняя сугубо научный подход к изложению любопытных наблюдений, автор не старается «задавить» читателя обилием специальной терминологии, заражает фанатичной преданностью предмету своего внимания, благодаря чему грамотное с научной точки зрения исследование превращается в восторженный гимн природе, его поразительному многообразию, мудрости, обилию тайн и прекрасных открытий.


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.


«Жить хочу…»

«…Этот проклятый вирус никуда не делся. Он все лето косил и косил людей. А в августе пришла его «вторая волна», которая оказалась хуже первой. Седьмой месяц жили в этой напасти. И все вокруг в людской жизни менялось и ломалось, неожиданно. Но главное, повторяли: из дома не выходить. Особенно старым людям. В радость ли — такие прогулки. Бредешь словно в чужом городе, полупустом. Не люди, а маски вокруг: белые, синие, черные… И чужие глаза — настороже».


Я детству сказал до свиданья

Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.