Избранные произведения в одном томе - [20]

— Пошел, старик! — оттолкнул его ногой князь. — На что мне твоя дурацкая кожа, твой глупый язык, твоя старая жизнь? Я хочу душу твою грязную отравить, сердце твое изменническое поразить болью нестерпимою…

— Не изменял я роду твоему! Верой и правдой отцу твоему служил, на службе тебе состарился; ужели же так за веру и правду ныне бояре платят?

— Молчи! Разве не честь тебе, хамову отродью, что на внучку твою сам князь Пронский глянул с любовью…

— Лучше убей меня, да и ее заодно!

— Прочь! Тебя убью, если хочешь, а рук моих твоей Аришке все же не миновать! — и толкнув дверь, боярин вошел в столовую.

Медленно поднялся с пола старый ключник рода Пронских, грозя сухим, костлявым кулаком вслед князю.

— Будь ты проклят, ненасытный волк! — шептали его бледные губы, и его глаза с ненавистью были устремлены на двери; потом он поплелся в свою каморку и тут, упав на колени перед образом Спасителя, начал горячо молиться.

А в столовой в это время шел пир горой. Князь завел беседу со всеми своими родственниками и домочадцами, которых у него было немало в дому; обыкновенно он не говорил с ними и относился к ним надменно и свысока, но теперь удивил всех, спрашивая каждого о его житье-бытье, смеясь и выпивая одну за другой чарки с вином.

Маленький юркий человечек, с плешивой головой и кривым глазом, с рыжеватой всклокоченной бороденкой и красным толстым носом, все вертелся возле князя, стараясь смешить его и подливая ему вина. Это был домашний шут князя, Васька Кривой, не то беглый из Сибири, не то битый кнутами приказный, которого приютил Пронский. Плут, мошенник и пьяница, Васька всеми в доме князя был ненавидим, и все боялись его, потому что покровительство князя он снискивал темными путями, наушничая, сплетничая и выдавая своих товарищей.

Он умел смешить князя, а также и спаивать его. Заметив, что князь вошел мрачнее тучи, Васька, подбоченившись и скорчив рожу, с лихой песней пошел ему навстречу, держа в руке чарку с пенистой брагой.

— Выпей сперва… Свет увидишь! — разухабисто кричал он и зорко смотрел князю в лицо своим кривым глазом.

Князь взял чарку и залпом осушил ее, потом сел во главе стола и потребовал обедать.

Все принялись молча хлебать из чашек рассольник; князь ел мало, но пил много, и скоро его серые холодные глаза вспыхнули удалью и весельем, и он обратился к шуту:

— Васька Кривой! Расскажи, как тебя в Неметчине били за то, что девицы любили.

— А и что ж, князинька! — завертелся Васька подле князя. — И любили, крепко любили.

— С кривым-то глазом? — спросил кто-то.

— Я в те поры при всех глазах был, — хорохорился Васька.

— А окривел-то с чего?

— Глаза-то, поди, на девок проглядел?

— А волосы где потерял?

Васька злобно посматривал на говоривших и запоминал их лица, чтобы при случае отомстить им.

— Васька, говори, как тебя били! — приказал Пронский.

— А очень просто! Растянули на лавке, да и всыпали сотни три, а то и больше, палок… Теперь не упомню. Не то триста, не то четыреста.

— И жив остался? — рассеянно спросил князь.

— Не… — помотал головой Васька. — Тело мое бренное живо осталось, а душу мою…

— Черт в ад сволок? — рассмеялся боярин. — Ты правду это, Васька, сказал: нет в тебе души, только богомерзкое тело и осталось… а вместо души— винный угар.

Князь смеялся, глядя на Ваську, одетого в странную кацавейку-безрукавку, широкие красные шаровары и в кунью шапку, а Васька вертелся, кувыркался, подливал князю брагу и вино и метал злобные, сверкающие взоры на всю княжескую семью и на самого князя.

— Князинька! — шепнул он незаметно на ухо Пронскому. — В корчме, у Севастьяна, для тебя припасена татарка… хорошенькая! Как бес вьется!

— Приведи! Два червонца получишь.

— Маловато! Севастьяну надо, почитай, вдвое дать.

— Ну, ладно, получишь десять, ежели хороша.

— А Марья глазастая удавилась! — вдруг громко выпалил шут и отскочил от князя на одной ноге, обутой в женский сапожок.

— Какая Марья? — сквозь хмель спросил, вздрогнув от неожиданности, князь.

— Та, что ты намеднись у князя Черкасского купил, та, что ты для девичьей взял… с черной косой!

— А! — произнес князь и отвернулся к окну.

И сквозь одолевавший его сон ему мелькнули бледное лицо с большими серыми глазами, черная, развившаяся коса, разметанная по белым плечам, и послышался низкий грудной голос, шепчущий ему: «Князь, не замай! Невеста я Прохора! Руки на себя наложу! Ей-ей, руки наложу!» Но не послушался князь, зверь в нем говорил, и, не любя, погубил он человеческую душу. И теперь он отвернулся от окна, где сквозь кисейные занавески на него глянуло заходящее зимнее солнышко, глянуло и, точно застыдившись такого злодея, сейчас же спряталось за тучку.

— Дьявол! — крикнул он, стукнув чаркой по столу. — Ты что, вздумал шутки шутить со мной? Или жизнь не дорога стала? Давай вина!

Васька подскочил и долил чарку доверху.

Вдруг пришел холоп с докладом, что князя зовут к боярину Черкасскому, которого ранили утром на улице; думали, было, что он кончается, но боярин пришел к вечеру в себя и послал за князем Борисом Алексеевичем.

— Есть лекарь у него? — спросил князь Пронский посланного. — Кто?

— Царский лекарь Стефан Симон! — ответил посланный. — Боярин дюже мучился… теперь полегчало.