Пролог
Таверна «Голубая Лисица»
І
Осеннее солнце садилось за крыши небольшого городка и последними косыми лучами освещало узенькие улицы осажденного русскими войсками Мариенбурга.
Мирный, патриархальный прусский городок, с ратушей и церковью в стиле средневековых построек, с низенькими домиками, покрытыми черепичными крышами и окруженными садиками, уютно ютился на правом берегу Ногаты, одного из рукавов Вислы.
Жители Мариенбурга занимались торговлей лесом, зерном, шерстью и лошадьми, а также глиняными изделиями, составляющими предмет производства крестьян из окрестных сел.
Из старинных построек уцелел в городе замок магистров Тевтонского ордена, превративших Мариенбург в сильную крепость, по переходе его во владение Польши в XVI веке и потом в XVIII веке, когда город достался Пруссии.
Теперь город был осажден победоносными войсками Петра I Алексеевича, плотно обложившими его и прекратившими подвоз съестных припасов к городским воротам. На улицах города стало угрюмо и пустынно. Никто не хотел выходить из домов без особенной надобности, опасаясь быть раненым или убитым осколком бомбы, так как царские пушки не переставали громить городские стены, прекращая канонаду только с наступлением вечернего времени.
Скучно жилось теперь в Мариенбурге. Мужское население было занято службой в войсках или караулами в городе: жизнь сосредоточивалась в двух-трех местах, в тавернах, в которых сходились, чтобы потолковать о происшествиях дня, о текущих новостях политической жизни и о великом, страшном русском царе, о котором теперь все говорили и имя которого было теперь у всех на устах.
В тавернах было уютно, светло и тепло, тогда как во многих домах было уже мрачно, недоставало топлива и пищи. Съестные припасы чувствительно поуменьшились в городе и вздорожали в цене, а за дровами нельзя уже было ездить в лес, в котором скрывались в изобилии русские отряды.
Всем давно стало ясно, что город накануне сдачи и что это – вопрос только времени, может быть, двух-трех недель, а может быть, и всего нескольких дней.
В одной из городских таверн собралось несколько человек у ярко горевшего очага.
Эта таверна, под вывескою «Голубой Лисицы», стояла почти у самых стен города, в отдаленном от рыночной площади квартале, вблизи башни Тевтонского ордена. Над низким и почерневшим сводом, под которым находилась дверь в обширную комнату таверны, была прикреплена деревянная доска, служившая вывеской заведению, и на этой доске была изображена местным живописцем, правда, не очень искусно, лисица с пушистым хвостом и тонкой заостренной мордой. Ее можно было бы принять за какого угодно зверя, если бы на доске не было выведено готическими буквами настоящее название этого удивительного млекопитающего, окрашенного по причудливой фантазии в ярко-голубой цвет, теперь уже достаточно потемневший под влиянием солнца, дождя и пыли.
Очевидно, осколок бомбы попал в это художественное изображение во время осады, потому что доска была расщеплена посредине и сорвалась с одного гвоздя, болталась на трех остальных и ежеминутно угрожала падением на голову одного из постоянных посетителей таверны.
Но на это мелочное обстоятельство решительно никто не обращал внимания в эту трудную пору жизни.
В кабачке всегда можно было найти кров и пищу, всегда можно было обогреться у очага, в котором весело горели, потрескивая, дрова, и всегда можно было найти людей, с которыми так приятно было перекинуться двумя-тремя словами, прежде чем снова выйти на улицу.
Было уже поздно, и солнце село за лесом. На улицах города становилось темно; тем приветливее в наступавшей темноте светились окна таверны, приманивая своими огоньками обычных своих посетителей.
Против обыкновения бомбардировка очень затянулась в этот день и, несмотря на позднее время, частые выстрелы пушек, точно удары грома, раздавались в воздухе, и старые стены таверны вздрагивали как бы от страха.
В низеньком помещении таверны, сильно закопченном дымом, у широкой деревянной стойки стояла тетка Гильдебрандт, родственница хозяина «Голубой Лисицы» Кристьерна Рабе.
Солдаты прусского гарнизона, закоптелые от дыма пушек и оглушенные их пальбою, то и дело вбегали в столовую, подходили к стойке, требовали пива и, быстро расплатившись с хозяйкой, иногда перекинувшись с нею парою слов, так же быстро убегали к городским стенам, где решалась, по-видимому, в этот вечер окончательная участь Мариенбурга.
– Здравствуйте, тетушка Гильдебрандт! – быстро говорил какой-нибудь солдатик. – Дайте-ка подкрепиться, сил нет… столько часов!
– Пейте, Ганс, – отвечала гостеприимная старушка, – пейте на здоровье. Что это? Деньги? Нет, нет, я сегодня ни с кого не беру.
– Что так, тетушка? – жадно выпивая кружку, торопливо возражал солдат.
– Да так! Кристьерн не велел. Вы защищаете наше достояние – нелегко вам. Сегодня целый день только и слышишь одни выстрелы… Вот уже вечер, а все еще продолжается этот гром. Ну, что, как?
– Плохо, тетушка, очень плохо! Царские войска очень уж плотно обложили город, подошли к самым стенам. Нам не устоять. Налейте-ка мне еще кружечку, если это ничего вам не стоит и не будет обидно.
