Избранные произведения в одном томе - [1026]

Их полет докажет земным теоретикам, что космический корабль — не место для тупиц, совершенно далеких от техники. Подумав об этом, Кинрад почему-то не ощутил уверенности в правоте своего вывода. Незачем посылать тупиц в космос, мысленно убеждал себя капитан. Их эксперимент провалился. Провалился. Провалился… Чем больше Кинрад старался себя убедить, тем меньше это ему удавалось.

В кухне появился Вэйл и удивлённо оглядел остальных.

— А я думал, что вы уже десять минут назад разделались с едой.

— Мы поели, — сказал ему Нильсен и встал. Он стряхнул крошки и кивком указал Вэйлу на свой стул. — Садись. Я послежу за двигателем.

Взяв поднос и пакет с едой, Вэйл уселся.

— Что случилось? — спросил он.

— Арам «спознался с Чарли». Пришлось его уложить проспаться, — ответил Кинрад.

Лицо Вэйла осталось безучастным. Он с силой всадил вилку в содержимое тарелки и сказал:

— Солнце — вот что ему нужно. И всем нам — тоже.

— Но ведь в космосе миллионы солнц, — желая утешить собравшихся, напомнил Бертелли.

Уперев локти в стол, Вэйл хрипло и многозначительно произнёс:

— То-то и оно!

Глаза Бертелли потухли, а сам он впал в своё привычное замешательство. Задев поднос, он даже не заметил, как уронил вилку. Не спуская глаз с Вэйла, Бертелли нащупал вилку, ухватил ее за зубцы и рассеянно ковырнул ручкой в тарелке. Столь же рассеянно он поднес ручку ко рту.

— Другим концом удобнее, — посоветовал Вэйл, с любопытством следя за психологом. — Он острее.

Бертелли опустил глаза и стал внимательно разглядывать вилку. Глаза его постепенно наполнялись искренним удивлением. Он беспомощно, по-детски мотнул головой. Наконец на его лице появилась всегдашняя извиняющаяся улыбка. Вращая пальцами, он как бы случайно подбросил вилку, и она заняла правильное положение у него в руке.

Вэйл не заметил этот трюк, но от Кинрада он не ускользнул. Капитану показалось, что Бертелли допустил незначительную, совсем пустяковую ошибку, которая вполне могла остаться незамеченной.

Кинрад вернулся к себе в каюту и занялся обычными делами. Через какое-то время интерком на его столе ожил. Из динамика послышался голос Марсдена:

— Арам очнулся. Челюсть у него разнесло, но, похоже, парень пришел в норму. Не думаю, что ему понадобится вторая доза.

— Мы не станем держать его взаперти, но пока придётся за ним понаблюдать, — решил Кинрад. — Пусть Бертелли торчит где-нибудь рядом. Как-никак, это по его части.

— Хорошо. — Марсден помолчал, потом негромко добавил: — Вэйл что-то скис. Ты заметил?

— С ним все в порядке. Просто у него сейчас повышенная нервозность. С кем из нас не бывает?

— Наверное.

Похоже, Марсден собирался ещё что-то сказать, однако не сказал и отключился.

Закончив ежедневную запись в бортовом журнале, Кинрад подошел к зеркалу и осмотрел собственное лицо. С бритьем можно ещё немного повременить. Это была одна из незначительных поблажек, которые он себе позволял. Кинрад не любил бриться, однако отпустить бороду ему не хватало мужества. Он не знал, как к этому отнесутся другие.

Кинрад откинулся на спинку стула и стал неспешно размышлять. Сначала о родной планете, потом о людях, отправивших этот корабль в космос. С них его мысли перешли на экипаж корабля. Все они были настоящими специалистами, иначе корабль ни за что не достиг бы чужой звёзды. Особенностью их подготовки была ее разумная и полезная многогранность. Трое астронавтов прошли сверхускоренный курс, получив необходимые научные знания. Ученым преподавали основы космической навигации и атомной техники. Таким образом, каждый был дважды профессионалом. Все, кроме Бертелли.

Предполетная подготовка включала в себя не только это. Один лысый старикашка, возглавлявший психиатрическую клинику, со знанием дела читал им лекции по космической этике и нормам поведения на борту корабля. По его словам, каждый член экипажа имеет право знать о своих товарищах только три вещи: имя, возраст и род занятий. Выведывать какие-либо иные сведения и пытаться вторгнуться в чужую жизнь непозволительно. Незнание жизненных подробностей избавляет людей от предвзятого отношения, антагонизма и оскорблений. Так утверждал этот старикашка. Чем меньше находящиеся в полете люди знают друг о друге, тем меньше у них поводов для ссор и стычек. И потому ещё на Земле было решено: если кому-то, допустим, станет муторно, никто не будет приставать к нему с расспросами и доискиваться причин.

Нормы поведения были обязательными для всех, включая и капитана, так что Кинрад не имел права спросить, почему Вэйл сегодня раздражен сверх меры и почему Марсден проявляет большее нетерпение, чем остальные. Не имея досье на своих подчиненных, капитан мог лишь предполагать, что в критической ситуации Нильсен опаснее других, а у Арама наименее устойчивая психика. Точно так же он не мог требовать от Бертелли четко и внятно объяснить причины своего нахождения на корабле. Пока их полет успешно не завершится, личная история каждого члена экипажа останется за завесой. Только какие-то мелочи в поведении каждого из пятерых приоткрывали особенности их характеров.

Проведя с этими людьми почти четыре года, Кинрад сумел многое о них узнать. Однако настоящие знания откроются ему потом, на Земле, когда полет станет достоянием прошлого, когда табу будет снято и все они смогут свободно делиться воспоминаниями.