Избранные произведения в одном томе - [75]

— Не в сапогах дело, — махнул рукою дед. — Так чего-то жалко стало. Летаешь, летаешь, а толку…

— Так ведь и мы, — сказал я, обняв деда за плечи. — Плывем, плывем, а что толку?

— Да, — вздохнул дед, — горемыки мы.

И капитан-фотограф шумно вздохнул, неожиданно почувствовав себя горемыкой. Так мы сидели и вздыхали некоторое время, и особо тяжкие вздохи испускал, как ни странно, капитан. В конце концов это стало меня раздражать.

— Ты-то отчего горемыка? — спросил я.

— Сам не знаю, — ответил капитан. — Тяжело как-то…

— Вот и я не знаю, — сказал дед. — И голова у меня вроде бы летает, а на душе как-то тяжело.

— А чего твоя голова делает, когда летает? — спросил я. — Чего она делает в воздухе?

Дед хмыкнул:

— Какие же там дела-то могут быть? Никаких делов.

— Значит, только природой любуется?

Дед хихикнул, потупил глаза.

— За воробьями гоняется иногда, — смущенно улыбаясь, признался он.

Тут и капитан хихикнул, сообразив, что не такие уж мы горемыки, если наши шалые головы гоняются еще за воробьями.

— Пора в путь, — строго сказал я. — Дальше, на Илистое озеро. Как, дед, доплывем мы по макарке?

— По макарке не доплыть. Я ее всю заколами перегородил. Плыть надо по Кондратке. А Кондратка вон там, за полем. Лодку недолго перетащить.

Хлюпая по болоту, мы с капитаном добрались до закола, взгромоздили на плечи «Одуванчик», вынесли его к трем соснам. Пока мы собирались, дед Аверя сидел, прислонившись спиной к дереву, и подремывал.

— До свиданья, — сказал я деду. — Спасибо тебе.

— Не за что, — усмехнулся дед. — А вы знаете что? Оставайтесь у меня, а? Пойдем сейчас в деревню, я вас молочком отпою.

— Нам надо дальше плыть.

— Ну, воля ваша, — вздохнул дед. — А как лес проплывете, сразу увидите деревню. Это и есть Коровиха. Там живет мой кум — Кузя. У него и молочком отопьетесь.

— У кума-то Кузи ничего не летает? — осторожно спросил капитан.

— Куда там, — засмеялся дед Аверя. — У него хозяйство. Куры, овцы, корова. Куда ему летать.

Мы надели рюкзаки, подняли на плечи «Одуванчик». Нос лодки лег на плечо капитана, на мое — корма. Неторопливо пошли мы через поле к недалекому лесу. «Одуванчик» раскачивался в такт нашим шагам, скрипели его стрингера и шпангоуты.

— Поклон куму не забудьте! — крикнул вдогонку дед Аверя.

Кондратка и вправду оказалась сразу за полем. Пошире макарки, текла она, прижимаясь боком к старым дремучим елкам. А другой ее берег тонул в луговых цветах. Синие и хрустальные стрекозы летали над Кондраткой.

Мы опустили лодку на воду, и, пока капитан укладывал вещи поудобнее, я оглянулся.

Недолго, кажется, мы шли через поле, а как уже далеко-далеко остались три сосны и маленькая фигурка под ними, взмахивающая на прощанье рукой.

Горемыки мы все-таки, горемыки! Горемыки оттого, что расстаемся друг с другом.

— Подожди минуту, — сказал я капитану и побежал через поле обратно.

Дед Аверя стоял под соснами, грустно опустив летающую свою голову. Мы обнялись на прощанье, и я отдал ему пачку хорошего индийского чаю, того, что называется черный, байховый.

Глава 39

КУМКУЗЯ

И течение в Кондратке оказалось куда быстрей.

По макарке медленно влеклись мы, а тут подхватила лодку резвая волна, полетел «Одуванчик» весело и быстро. Капитан вовсе не брал весла, а я чуть загребал и притормаживал, опасаясь коряг и подводных камней.

Но не было в речке Кондратке коряг, вода здесь была синяя и молодая. В ней вспыхивали ослепительные диски — солнечные блики, голавлиные бока.

И птиц было много, и все больше куликов. Они бежали перед нами по берегам, взмахивали белыми хвостами, взлетали с криком.

— Кулики взлетают! — радостно сообщал капитан и добавить к этому сообщению больше ничего не мог.

Развеселила нас Кондратка-речка, отвлекла от горемычной нашей судьбы.

— Кулики взлетают! Кулики! — вскрикивал капитан. — Это не Голова Летающая, а — кулики!

— Летающая Голова куликам не помеха, — заметил я. — Пускай летают и те, и другие.

— Чепуха это, — сказал капитан. — Пускай кулики летают, а голова человеческая на плечах сидит.

В душе-то своей я был согласен с капитаном. Я всегда восхищался полетом куликов. На первый взгляд, вроде и нет у них особого полета, а только взлет с пробежкой по песочку и крик: кууууу-лик! Но есть он, есть полет, который быстро уходит из глаз и еще быстрей из памяти. И с этим бессмертным полетом нечего рядом болтаться человеческой голове.

— И вообще я не верю, что у деда голова летает, — сказал неожиданно капитан.

— Погоди, но мы ведь сами только что видели. Летала, еще и чесночку просила.

— Обман это, — сказал капитан. — Чикнул в пупок — и голова полетела. Чушь! Голова наша и с телом-то вместе летать не может. И это хорошо, даже замечательно.

— Чего ж в этом хорошего?

— Телу человеческому летать не нужно, — твердо сказал капитан. — Самое лучшее в человеке — это голова. А тело — чепуха, подпорка и ящик для питания головы. Взять, к примеру, живот — это ведь ужас! Нет, я вовсе не хочу, чтоб мой живот летал. А вот голова — хорошо бы, да не дал Бог.

— А что ты к животу привязался? — сказал я. — Чего он тебе сделал? Пускай и он полетает немного.

— Терпеть не могу живот! — раздраженно отвечал капитан. — Тут уж матушка-природа не расстаралась. Все так здорово придумала в человеке, и вдруг — живот!