Избранные произведения в одном томе - [77]

— Дядя Кузя, — сказал капитан, — что за ерунда? Что мы, укушенных, что ль, не видали? Слезайте с печки.

— Не могу, — ответил Кузя, — стесняюсь.

— Кончайте стесняться, подумаешь — ерунда.

— Никак не могу, — ответил кум, — очень уж сильно стесняюсь.

— Вот он какой у нас человек! — с некоторым восхищением сказала кума. — Другие с такой рожей вылезли бы на улицу людей пугать, а Кузьма Макарыч не может.

— Прекратить болтовню! — рявкнул кум.

— Кузьма Макарыч, — сказал я, — слезайте, пожалуйста. Посидим вместе, чайку попьем.

— Вы пейте, а я тут буду лежать.

— Ну нет, — сказал капитан, — если не слезете, уйдем!

Капитан встал, и снова кума ухватила его за рубаху, а другой рукой придавила меня к столу.

— Уйдем, и все! — вскрикивал, вырываясь, капитан.

— Стойте! — крикнул кум. — Я слезу!

Кума отпустила нас, и капитан, взволнованный победой, плюхнулся за стол.

Кум слезать, однако, не торопился, и волей-неволей завороженно глядели мы, когда же, черт возьми, откроется занавеска.

Наконец дрогнул голубенький ситец, и появилась кумова голова, которая оказалась в зимней солдатской шапке, шнурками завязанной на подбородке. Под шапкою накручена была розовая тряпка, из которой, как булыжник, выпирала вбок укушенная щека. Стараясь не смотреть на щеку, мы пожали куму руку, кума нацедила всем чаю.

Мы обрадовались было, что Кузя с нами, но быстро поняли, что радость преждевременная. Рот кумов был намертво замотан тряпкой, так что чаепитие не могло состояться.

Тут все стали уговаривать кума, чтоб он ослабил узел. После долгих запирательств и мотаний головой Кузя ослабил путы, выпустил из тряпки свежерыжие усы и глотнул чаю. Все облегченно вздохнули.

— Вы рыбник-то любите есть? — спросил кум, поворачиваясь к нам неукушенной щекой.

— Любим, — радостно отозвались мы с капитаном.

— А чай пить?

— Очень любим, — ответил капитан, — Мы из Москвы, а там все чай пить любят.

— Я в Москве-то бывал, — похвастался кум. — Чай в Москве пивал.

Я подвинул к себе рыбник и ласково отодрал его верхнюю корку. Пар лучной и рыбный, который прежде чуть пробивался сквозь крышку, теперь хлынул в комнату. Огромный карась с головою и хвостом лежал под коркою абсолютно запеченный.

Отломив от крышки кусок, я ухватился за карасевую голову. Капитан взъерошил бороду и вцепился в карася с другой стороны.

Широко открывши глаза, глядели кум и кума, как мы взламываем рыбью голову, как сыплются на стол обсосанные бронзовые щеки, хрустальные втулочки, винтики, костяные трапеции, из которых построена карасевая голова.

— А вы в Вологде-то пивали чай? — спросил кум.

— А как же! — мычал капитан. — Пивали.

— А в Архангельском?

— Пивали.

— И я тоже! — крикнул кум и весело ударил ладонью об стол. — Значит, мы теперь как родные! А вот я интересуюсь, вы в Харькове пивали чай?

— Нет, не пивали, — признался капитан.

Кум засмеялся потихоньку.

— А я и в Харькове пивал, — радостно сообщил он. — Да вы не поверите, если скажу, где еще чай пивал.

— Где же?

— В Хабаровске! Вот где! Уж там мало кто чай пивал!

— Это редким человеком надо быть, чтобы в Хабаровске чай пивать, — сказал капитан подхалимским голосом.

— Вот я и есть такой человек! — счастливо засмеялся кум.

— Кузьма Макарыч, — сказал я, — а вы с Папашкой, случаем, не пивали чай?

— Что ты, батюшка! Какой чай с Папашкой? Что ты говоришь?

Кум, показалось мне, немного напугался. И кума, прикрывши рот кончиком платка, выглянула в окно. Мой неловкий вопрос заглушил беседу, и некоторое время все молча пили чай.

— Извиняюсь, Кузьма Макарыч, — сказал капитан, — а вы знаете про Папашку?

— Что ты, что ты, батюшка. И слушать не хочу. На кой он мне?

— Странно, — сказал капитан, — живете рядом с Илистым озером, а Папашку не знаете. Вы что ж, на озеро не ходите?

— Ходить-то ходим, — стеснительно ответил кум, — да к воде не подходим.

Глава 41

ИЛИСТОЕ ОЗЕРО

«Одуванчик» наш спокойно и быстро плыл по Кондратке, и снова по берегам взлетали кулики, выдры или ондатры шевелились в тростниках, над которыми вставало солнце.

Переночевав у кума на сеновале, с восходом отправились мы дальше и рассчитывали чай утренний пить на берегах Илистого озера.

А восход был необыкновенный, невероятный какой-то восход. И багровый туман, и бледное солнце, и по-ночному еще темные воды, и елки остроголовые — все это смешивалось перед нами и вокруг нас и лежало слоями, и не понять, в каком слою был «Одуванчик» — то уходил он с поверхности реки в туманные струи, то плыл прямо по еловым верхушкам.

И долго так плыли мы, и, если бы пришлось плыть обратно, я никогда бы в жизни не узнал этих берегов — никаких примет, кроме елок, тумана да солнца, выходящего к нам то справа, то слева.

Наконец туман немного развеялся, речка вдруг сузилась, вдруг расширилась, снова сузилась, и тут открылось Илистое озеро.

Оно лежало среди лесов, и с одного его берега возвышался голый холм, а на другом желтело моховое болото, заросшее мелким сосняком.

Посреди озера подымался из воды маленький, длиною в пять шагов, островок. Он зарос травою, среди которой виднелись и белые цветы. Издали показалось, что это таволга.

— Подплывем к острову? — спросил капитан. — Или туда… на берег.