Избранные произведения в одном томе - [393]

— А стенку, — спросил капитан, — тоже ненавидите?

— Что вы, сэр! Стенку я очень даже уважаю, люблю, в ней много того, что заслуживает полного… а вот то, что прислонено, сильно ненавижу!

— Боцман! Ну вы закончили там? Отслоните прислонённое!

— А куда после деть?

— Это меня не касается. Сказано «отслонить» — отслоните немедленно и девайте куда хотите.

— Эй, Ковпак! — крикнул боцман проходящему кочегару. — Ну-ка давай, это самое, помоги! Хватайся вон за тот край, да полегче, это самое, заноси левее, дубина…

— Ну-с, лоцман, — сказал Суер, — это всё?

— Ой, что вы, кэп! Я ещё ненавижу всякое, какое высовывается! Ух! — И лоцман сжал кулаки с закипающей яростью. — Высовывается и высовывается!

Мы огляделись.

Да, вокруг нас многое, конечно, высовывалось. Но я считаю — терпимо; противно, нет слов, но можно и не впадать в такую ярость, нервы всё-таки, сосуды…

— Э, господин Чугайло, э… — сказал капитан. — Попрошу вас всё, что высовывается, загнать на место. Я не говорю уничтожить, просто загнать на место.

— Чего куда загонять, кэп? — сказал боцман, вытирая руки об штаны. — Вон то, что ль? Что высовывается?

— Желательно.

Боцман плюнул и чугунным своим сапогом стал заталкивать на место то, что высовывалось.

— Всё, что ль, запихнул? — раздражённо спросил он лоцмана.

— Не всё не всё, вон там ещё что-то торчит.

— Погодите, — сказал старпом, — это всего-навсего «торчит». Торчит, но не высовывается. То, что высовывается, это я и сам ненавижу, а то, что торчит, пускай себе торчит на здоровье.

— Нет-нет, — закапризничал лоцман, — запихните это или сломайте!

— Послушайте, кэп, — сказал Пахомыч, — эдак он нам все мачты переломает. Прикажите отставить!

— Отставить! — приказал Суер, и в этот момент то, что боцман отслонил недавно от стенки, как-то крякнуло, покачнулось и медленно стало падать.

— Поберегись! — закричал Чугайло, и тут же всё, что раньше высовывалось, снова повыскакивало отовсюду, а что болталось, вылетело из-за угла, да ещё на какой-то палке, и снова стало болтаться, приплясывая.

Боцман не знал, куда кидаться. Он и падающее подхватывал, и топтал каблуком.

— Жалко боцмана, сэр, — крякнул Пахомыч. — Какой-никакой, а всё-таки боцман. Разрешите всё оставить по-старому.

— Это — мудрое решение, — согласился Суер. — Боцман, вы свободны.

«Лавр Георгиевич» спокойно продолжил своё плаванье, но вокруг нас, к сожалению, всегда что-то болталось, высовывалось и прислонялось к стенке.

Глава 50

ВЁДРА И АЛЬБОМЫ (ОСТРОВ ГЕРБАРИЙ)

Очередной остров, к которому мы подошли с пушечым салютом, остался поначалу нем.

Он не ответил на наш салют и тихо безмолвствовал, лёжа, как тюлень, в скользких волнах океана. Потом из берёзовой рощи выглянула какая-то бордовая харя, заросшая, как морж, тугими водорослями, крикнула: «Гербарий!» — и исчезла.

— Разнообразие, — сказал Суер, — вот чем поражает Великий Океан!

— Ну взять хоть бы этого гербария, — подхватил Кацман. — Ну как же это многообразно! Давайте бороздить океан и находить новое!

— Борозджение — дело серьёзное, — сказал старпом, — но наше — бессмысленно. Мы ничего не ищем.

— Эх, Старпомыч, — рассмеялся капитан, — зато многое находим! Подумаешь, ерунда: кто ищет, тот всегда найдёт. Он знает, что ищет, и находит это. Для меня эта пословица устарела. Я — ничего не ищу, я только нахожу!

— Извините, кэп, — сказал старпом, — но сейчас-то что мы нашли? Этот гербарий? Да это чушь!

— И мы её нашли? — спросил капитан.

— Нашли.

— Вот и чудесно! Мы можем проплыть мимо этого острова и оставить чушь за бортом, а можем и задуматься. Как-никак, а гербарий — это альбом засушенных растений.

— Лично мне нравятся засушенные рыбы в стиле вяленой воблы, — сказал Кацман.

— Интересно, нет ли на этом острове чего-нибудь подобного. Давайте маленько притормозим. Узнаем, что здесь, собственно, засушивают.

— Эй, на острове! — крикнул Пахомыч, изрядно притормозив ручным кабельстаном.

— Чего изволите? — высунулся всё тот же бордовый лик.

— Ну как вы тут? Засушиваете, что ли?

— Не всегда, — послышалось в ответ, — только если уж очень мокрые.

— А потом чего делаете?

— В вёдра складываем.

— В какие ещё вёдра?

— В эмалированные. С крышкой.

— А не в альбомы?

— В какие альбомы?

— Вот хрен морской, — плюнул Пахомыч. — Ты ведь сам орал: «Гербарий! Гербарий!» Какого же чёрта гербарий в вёдра? А? В альбомы надо!

— Да? — удивился борджовый. — А у нас всё больше в вёдра.

— Ну вот, кэп, — вздохнул старпом, вытирая плот собла. — Изволите видеть… добороздились… гербарий хренов…

— Да ну, — сказал Кацман, — у вас, старпом, нет подхода к людям, разговариваете пёс знает как! Вопроса не можете толком поставить! Давайте-ка я поставлю!

— Тпу! — плюнул старпом. — Ставьте, ядрёна вошь!

— Эй, милый друг! — крикнул Кацман. — Во-первых, здравствуйте, а во-вторых, вы засушиваете растения, не так ли?

— Так-так, — согласно закивал Бордж, немного удивившись. — А как вы догадались?

— Мы просто знаем, что такое гербарий, — с лёгким раздражением пояснил Кацман. — Итак, засушиваете, а потом что ж? Неужто складываете в вёдра?

— Зачем же? — удивился островитянин. — В банки! Это чтоб ведро набрать, сколько ж надо насушить? Мы вначале в банки и потом уж по вкусу добавляем.