Избранные произведения в 2 томах. Т. 2. Стихотворения 1970–1980; Проза 1966–1979 - [13]

Шрифт
Интервал

С толпою подружек идет.
Смеется, хотя и устала,
Хоть горек смеющийся взгляд,
Пылает цветной полушалок,
Упругие щеки горят.
Нет имени лучше, чем «Вера»,
И это я всем повторю.
Не Вера ли в сумерках серых
Напомнила мне про зарю?
Любое несчастье осилю,
Пробьюсь сквозь пожары и лед –
Мне только бы знать, что в России
Веселая Вера живет.

НАДЕЖДА

В окопах, землянках, теплушках
Не годы я прожил – века…
Ах, если бы знали, как сушит
Солдатское сердце тоска!
От пули спасения нету,
Спасения нет от огня.
Я б, может, не выдержал это –
Надежда хранила меня.
Пусть землю бьет крупною дрожью,
Пускай пулеметы стучат –
Надежду убить невозможно,
А значит, бессмертен солдат!

ЛЮБОВЬ

На запад нас ненависть гонит,
Но даже в смертельном бою
Я чувствую вдруг на погоне,
Любовь моя, руку твою.
Ты вновь мне приснилась сегодня –
Подходишь, платок теребя…
Нет, в прорези мушка не дрогнет –
Ведь я защищаю тебя.
Но только иссякли бы силы
И прочности вышел запас,
Когда бы на родине милой
Не ждали любимые нас…

1974

«Мы бы рады мечи на орала…»

Мы бы рады мечи на орала –
Но пока только снится покой…
Новобранцу платком помахала
Мать, а после закрылась рукой.
У девчонок глаза покраснели…
Не пора еще танкам на слом,
Не пришло еще время – шинели
Под музейным храниться стеклом.

1974

«Я курила недолго, давно – на войне…»

Я курила недолго, давно –
На войне.
(Мал кусочек той жизни,
Да дорог!)
До сих пор
Почему-то вдруг слышится мне:
«Друг!
Оставь «пятьдесят»
Или «сорок»!»
И нельзя отказаться –
Даешь докурить,
Улыбаясь, болтаешь с бойцами.
И какая-то новая
Крепкая нить
Возникала тогда меж сердцами.
А за тем, кто дымит,
Уже жадно следят,
Не сумеет и он отказаться,
Если кто-нибудь скажет:
«Будь другом, солдат…» –
И оставит не «сорок»,
Так «двадцать».
Было что-то
Берущее за душу в том,
Как делились махрой
На привале.
Так делились потом
И последним бинтом,
За товарища
Жизнь отдавали.
И в житейских боях
Я смогла устоять,
Хоть бывало и больно, и тяжко,
Потому что со мною
Делились опять,
Как на фронте,
Последней затяжкой.

1974

НА ВЕЧЕРЕ ПАМЯТИ СЕМЕНА ГУДЗЕНКО

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели,

Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты.

С. Гудзенко
Мы не трусы.
За жизнь
Заплатили хорошую цену.
А стоим за кулисами
Робки, строги и тихи.
Так волнуемся, будто
Впервые выходим на сцену
Мы, солдаты, читаем
Ушедшего друга стихи.
Я и впрямь разреветься
На этой трибуне готова.
Только слышу твой голос:
– Не надо, сестренка,
Держись! –
Был ты весел и смел,
Кареглазый наш правофланговый,
По тебе мы равнялись
Всю юность, всю зрелость, всю жизнь.
И в житейских боях
Мы, ей-богу,
Не прятались в щели,
Молча шли напролом,
Стиснув зубы, сжигали мосты,
Нас не нужно жалеть,
Ведь и мы никого б не жалели,
Мы пред нашей Россией
Во всякое время чисты.

1974

«Удар! Еще удар! Нокаут!..»

Удар! Еще удар!
Нокаут!
Да, поражение.
Опять.
А после драки
Кулаками,
Известно, незачем махать…
Стою на краешке припая,
К ночной воде
Прикован взгляд…
Но сердце помнит –
Отступая,
Мы знали,
Что придем назад.
И в горький час,
И в час веселый,
И у несчастья на краю,
Спасибо,
Фронтовая школа,
Тебе за выучку твою!

1974

«Когда стояла у подножья…»

Когда стояла
У подножья
Горы, что называют
«Жизнь»,
Не очень верилось,
Что можно
К ее вершине вознестись.
Но пройдено
Уже две трети,
И если доберусь туда,
Где путникам усталым
Светит
В лицо
Вечерняя звезда,
То с этой высоты
Спокойно
И грустно
Оглянусь назад:
– Ну вот и кончились
Все войны,
Готовься к отдыху,
Солдат!..

1974

НАШЕ – НАМ!

Наше – нам, юность – юным, и мы не в обиде.

Сергей Орлов
Пусть певичка смешна и жеманна,
Пусть манерны у песни слова, –
В полуночном чаду ресторана
Так блаженно плывет голова.
Винограда тяжелые гроздья
Превратились в густое вино,
И теперь по артериям бродит,
Колобродит, бунтует оно.
А за маленьким столиком рядом
Трое бывших окопных солдат
Невеселым хмелеющим взглядом
На оркестр и певичку глядят.
Я, наверное, их понимаю:
Ветераны остались одни –
В том победном ликующем мае,
В том проклятом июне они…
А смешная певичка тем часом
Продолжает шептать о весне,
А парнишка в потертых техасах
Чуть не сверстницу видит во мне!
В этом спутник мой искренен вроде,
Лестно мне и немного смешно.
По артериям весело бродит,
Колобродит густое вино.
А за маленьким столиком рядом
Двое бывших окопных солдат
Немигающим пристальным взглядом
За товарищем вставшим следят.
Ну а тот у застывшей певицы
Отодвинул молчком микрофон
И, гранатой, в блаженные лица
Бросил песню забытую он –
О кострах на снегу, о шинели
Да о тех, кто назад не пришел…
И глаза за глазами трезвели,
И смолкал вслед за столиком стол.
Замер смех, и не хлопали пробки.
Тут оркестр очнулся, и вот
Поначалу чуть слышно и робко
Подхватил эту песню фагот,
Поддержал его голос кларнета,
Осторожно вступил контрабас…
Ах, нехитрая песенка эта,
Почему будоражишь ты нас?
Почему стали строгими парни
И никто уже больше не пьян?..
Не без горечи вспомнил ударник,
Что ведь, в сущности, он – барабан,
Тот, кто резкою дробью в атаку
Поднимает залегших бойцов.
…Кто-то в зале беззвучно заплакал,
Закрывая салфеткой лицо.
И певица в ту песню вступила,
И уже не казалась смешной…
Ах, какая же все-таки сила
Скрыта в тех, кто испытан войной!
Вот мелодия, вздрогнув, погасла,
Словно чистая вспышка огня.
Знаешь, парень в модерных техасах,

Еще от автора Юлия Владимировна Друнина
Проза (1966–1979)

В книгу вошли прозаические произведения: автобиографическая повесть «С тех вершин», лирическая повесть «Алиска» и лирический путевой дневник «Европа глазами солдата» - рассказы о встречах с Францией, Западным Берлином, Сицилией.


Стихотворения (1970–1980)

Стихотворения 1970–1980 годов пронзительны и искренни. Это воспоминания о войне, которая не оставляет автора никогда, обращения к друзьям, горечь новых утрат, а также — путевые заметки, лирическое осмысление увиденного и пережитого в разных уголках страны и миры.


Ты — рядом, и все прекрасно…

Поэтессу Юлию Друнину любят и помнят читатели. На протяжении полувека она создавала яркие, пронизанные теплом и нежностью стихи, старалась поддержать, вселить веру в человека своей жизнеутверждающей поэзией.В книгу вошли избранные стихи и поэмы Ю.В. Друниной: стихи о любви, о родной природе, особый раздел посвящен незабываемым дням Великой Отечественной войны, когда поэтесса «ушла из детства в грязную теплушку, в эшелон пехоты, в санитарный взвод».


Планета «Юлия Друнина», или История одного самоубийства

Юлия Друнина — поэт, любимый многими поколениями читателей, — герой и соавтор этой небольшой книжки, которая состоит из двух частей: сначала рассказ о поэте и его судьбе, затем — стихи.Предпринимая попытку этого нового типа издания, редакция надеется вернуть читателям поэзию, а поэзии — ее читателей.


Мир под оливами

Творчество поэтессы, лауреата Государственной премии Юлии Друниной широко известно читателям. Лирическая героиня ее новой книги «Мир под оливами» продолжает разговор о своих фронтовых друзьях, живых и погибших, о духовной красоте людей, о человеческих судьбах.


Полынь

Честность и прямота выражения чувств, активность нравственной и гуманистической позиции, поэтическая достоверность придают особую притягательность лучшим фронтовым стихам поэтессы. Скорбь о погибших однополчанах, думы о фронтовых буднях, о людях на войне постоянно звучат в произведениях автора. Свое отношение к жизни она проверяет, возвращаясь к воспоминаниям фронтовой юности.Размышляет поэтесса о времени, о жизненном опыте, природе, о Правде и Добре, стремится сказать свое слово о международных событиях.Особое место в творчестве Ю. Друниной занимает любовная лирика.


Рекомендуем почитать
Неудачник

Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.


Избранное

Сборник словацкого писателя-реалиста Петера Илемницкого (1901—1949) составили произведения, посвященные рабочему классу и крестьянству Чехословакии («Поле невспаханное» и «Кусок сахару») и Словацкому Национальному восстанию («Хроника»).


Три версии нас

Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.


Сука

«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!


Слезы неприкаянные

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Незадолго до ностальгии

«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».