Избранные произведения в 2-х томах. Том 1 - [8]

Сейчас Михаэлис с удивлением рассматривал свой старый костюм.

— Как же ты ухитрилась сохранить всё это? — восхищённый, спросил он.

— Понимаешь, Лекс, мне всегда казалось, что стоит только продать твои вещи, как оборвётся последняя связывающая нас ниточка.

Матильда всё ещё не верила в своё счастье и теперь, поминутно выходя на кухню, старалась как можно скорее снова убедиться в том, что Лекс тут, что он вернулся и что это ей не приснилось.

Отвечая на бесчисленные расспросы мужа и сама рассказывая о своих злоключениях, она ухитрилась вскипятить воду для бритья, почистила костюм, достала бельё. Она суетилась, радостная, возбуждённая, но в голове её непрестанно мелькала мысль: а что будет, когда Лекс сядет к столу? Ведь всё, что у неё есть, — это кусок хлеба, полученный по старой карточке. Ничего больше! Магазины ещё не открылись, да и новых карточек пока не выдали. Чем же она его накормит?

А Лекс помылся, побрился и теперь рассматривал в зеркале своё похудевшее, вытянувшееся лицо с широко открытыми, чуть печальными глазами много перестрадавшего человека. Костюм висел на нём, как на вешалке, но это его не огорчало.

Когда он сел к столу, Матильда поставила перед ним стакан суррогатного кофе и положила на тарелку свой единственный кусок серого, будто из опилок выпеченного хлеба. Она виновато улыбнулась, ставя тарелку на стол, и Лекс сразу всё понял.

Он привлёк к себе жену, крепко поцеловал её и сказал:

— Боже мой, как я тебя люблю!.. Не горюй, Тильди, будем надеяться, что скоро в Германии хлеба будет вдоволь.

С этими словами он отрезал себе кусочек, а остальное отодвинул в сторону.

— Что будет теперь с Германией? Что будет со всеми нами, Лекс? — спросила она.

— Не знаю, Тильда, этого я пока не знаю, — задумчиво ответил Михаэлис.

Что же будет теперь с Германией? — этот вопрос волновал Михаэлиса уже давно, но теперь его надо было решать без промедления.

Долго сидел он, задумавшись, у стола, и Матильда притихла где-то в уголке, ощущая важность этой минуты, боясь нарушить течение мыслей мужа. О чём он думает сейчас? Наверное, о чём-то очень тревожном, но радостном. Вот так всю жизнь с ним — никогда не бывает покоя! Даже в день возвращения из лагеря, в день спасения, не может оставаться спокойным, беззаботным. Завтра будем думать о делах и о будущем! Завтра!

Нет, видимо, не удастся отложить это дело на завтра. Вот он уже встал, прошёлся по комнате. Матильда знает не только выражение его лица, но и каждое движение. Он не усидит ни одной минуты без дела.

— Ты не знаешь, — послышался тихий голос, — Бертольд Грингель в городе?

— Кажется, да.

— Очень хорошо. А Дидермайер?

— Не знаю.

— А Ганс Нушке?

— Нет, он погиб на фронте.

— Ты не хочешь пойти погулять?

Матильда внимательно посмотрела на мужа.

— Может быть, лучше я приглашу их всех сюда? — несмело сказала она.

Лекс рассмеялся:

— Чего ты боишься? Теперь нам бояться нечего. Кажется, пришла именно та минута, когда надо показать всему миру, что в Германии тоже есть честные люди.

— Это не опасно, Лекс?

— Раньше у нас быть честным человеком всегда было опасно, — улыбнулся он, — думаю, что теперь эта опасность миновала. Ты понимаешь, у меня появилось чувство ответственности за всё, что происходит в нашем городе…

— При чём здесь ты?

— Сам не знаю, но чувство это не исчезает. Пойдём.

Они пошли на прогулку, которая очень напоминала путешествие по кладбищу. Они заходили в знакомые дома и очень часто слышали:

— Разве вы не знаете? Погиб на Восточном фронте.

— Даже могила его неизвестна, так спрятали его гестаповцы.

— Ничего не известно, пропал без вести.

Несколько старых друзей всё-таки нашлось. Многие ещё не пришли в себя от происшедших событий, и появление Михаэлиса озадачивало и смущало их. Однако это чувство очень скоро рассеивалось, слишком хорошо знали они Лекса, совершенно точно знали, за что гитлеровцы посадили его в концлагерь. В сердцах уже зарождались смелые и очень радостные мечты, но высказать их ещё не решался никто.

— Завтра пойдём в комендатуру, поговорим с комендантом, — решил Михаэлис.

Это предложение кое-кому показалось очень смелым.

— Может быть, пусть они нас позовут, — предложил Дидермайер.

— Откуда они знают кого звать?

— И это правда, — тихо сказал Грингель. — Мне немножко боязно, но я понимаю — надо идти.

На другой день утром небольшая группа людей появилась перед зданием комендатуры — большим кирпичным домом, над входными дверями которого развевался красный флаг, а сбоку виднелась вывеска на русском и немецком языках: «Комендатура города и района Дорнау». Фасад дома был украшен широкими красными полотнищами и лозунгами.

Немного удивлённый часовой предложил Михаэлису и его друзьям подождать, вызвал дежурного офицера, и через несколько минут немцы уже сидели в кабинете капитана Соколова. Ещё не зная, с чем пришли гости, он присматривался к ним очень внимательно. Нет, это не могли быть спрятавшиеся гитлеровцы, уж очень измученными были их лица. Неуверенность сквозила в каждом их движении, но сквозь эту неуверенность пробивалась радость. С чем они пришли, капитан сразу понять не мог и потому выжидательно молчал.