Избранные произведения. Том 3 - [36]

Ж. : То есть именно тогда и совершилось открытие? Что же – вы выскочили из ванны с криком «Эврика»?

З. : Не совсем так. И по многим причинам. Во–первых, я был одет, а ванны в радиусе многих километров просто не было, да и выскакивать из укрытия в тот миг было бы крайне опасно для здоровья. А во–вторых, я люблю семь раз измерить, а потом еще семь, и только тогда хвататься за ножницы. Так что тогда я просто–напросто промолчал. Зато очень много думал. Потом, через несколько месяцев, было еще одно испытание – и эффект подтвердился и на сей раз. Еще через полгода – то же самое. А в промежутках сперва были одни только мысли, потом уже кое–какие прикидки на бумаге – перейти на компьютер я еще не решался, мне казалось, что это нарушило бы интимность процесса, все–таки компьютер – это не я, это уже кто–то другой… Попытки найти нужную математику, потом стали появляться какие–то схемы, крайне примитивные, наивные, как я сейчас вижу… Но если неотступную мысль можно без особых натяжек сравнить с обуявшим бесом, то могу сказать, что лукавый уже вселился в меня и чем дальше, тем больше одолевал и толкал на всякие, не очень разумные, быть может, поступки. Во всяком случае, тогда так казалось.

Ж. : Например?

З .: Ну, например, я добился перевода из моего учреждения в другое, хотя при этом потерял очень ощутимо в зарплате.

Ж. : Перестали платить за степень?

З .: Нет, остепениться я и до сегодня не собрался, как–то не было нужды… Просто там должность была пониже, да и уровень всего хозяйства другой. Зато я получил доступ к вычислительной технике такого уровня, какой… какой я даже и не знаю, откуда у нас возник. То есть откуда географически – ясно, но каким образом…

Ж. : Ну в конце концов, это не имеет решающего значения. Важно то, что вы туда попали.

З .: К тому времени я уже достаточно четко представлял те возможности, какие раскрывал мой побочный эффект, и угадывал даже тот путь, каким следовало двигаться, чтобы осуществить эти возможности на практике. Пришла пора создавать принципиальную конструкцию аппаратуры, а затем и перевести замысел с бумаги в материал.

Ж. : И тогда…

З .: Нет, совсем еще не тогда. Я понял лишь, что мне надо уйти и из этого учреждения, чтобы пополнить мое образование, а именно – заняться химией. Это, как вы понимаете, еще более разрушительно сказалось на моем бюджете…

Ж. : Интересно, как отнеслась к этому ваша семья? Жена?

З .: Ну что вы, я не женат и никогда не был. Конечно, такой жизни ни одна женщина, я думаю, не выдержала бы. Ну, может быть, одна из десяти тысяч, но ведь ее еще найти надо. Инфляция уже и тогда ощущалась, хотя не так, конечно, как сейчас.

Ж. : Ну, это уже другая тема. Итак, пришла пора химии…

З .: Она завершилась почти одновременно с созданием первой действовавшей установки.

Ж. : Кто помогал вам в ее создании?

З. : Никто, я ее сделал сам, руки у меня растут нужным концом, недаром, наверное, предки мои были ремесленниками…

Ж. : Да, слава русских ремесленников известна.

З. : Совершенно верно. Мои предки, правда, были немецкими ремесленниками, но это дела не меняет. Если бы я сам не научился – не представляю, как смог бы я платить и слесарям, и стеклодуву, и электронщикам, да еще и несунам – тем, у кого приходилось доставать нужные детали… Одним словом, действующая модель возникла, и я стал думать об ее практическом применении.

Ж. : Вот тут мы подошли к вопросу, который меня очень интересует. Скажите, Вадим Робертович: вынашивая свой замысел и воплощая его в материале – думали ли вы о последствиях, какие неизбежно возникнут, если ваше устройство начнет применяться? Или для вас, как для многих представителей научного и технического мира главным было – создать, а там хоть трава не расти? Вы не думали о том, что ведь и впрямь бывает – трава перестает расти после реализации…

З. : Я понимаю вас. Но скажите, можно ли в этом винить творцов? Виноват ли Резерфорд в Хиросиме или Маркс в… много в чем? Ученый – не пророк, и если пытается пророчить, то, как правило, ошибается: познание сегодняшнего и предвидение будущего – вещи принципиально различные, да и некогда ученому всерьез предсказывать, это ведь страшно трудоемкое занятие, а он занят своими делами… Вообще я думаю, что это задача, решения не имеющая из–за внутренней противоречивости самой проблемы, в свою очередь проистекающей из внутренней противоречивости самого человека. Так что сколько бы мы об этом ни говорили…

Ж. : Следует ли это понимать так, что соображения чисто морального свойства вас не занимали? В морально–этическом аспекте вы все это не пытались увидеть, дать оценку?

З. : Таких аспектов может быть множество. Что конкретно вы имеете в виду сейчас?

Ж. : Вы ведь понимали, что сделали дело не рядовое, а принципиальное, последствия которого предусмотреть трудно, но сразу ясно, что они могут быть грандиозными. Так вот, не является ли отступлением от гражданской этики то, что вы не только не предоставили своего открытия государству, но даже словом не обмолвились, хранили в тайне до поры, пока не возникла возможность использовать его в своих корыстных интересах. Вы уж не обижайтесь, Вадим Робертович, но ведь такая мысль неизбежно возникает.