Избранные произведения - [9]

услаждает,

   Екатерина[94] вновь науку насаждает.

   Не можно никогда науки презирать,

   И трудно без нея нам правду разбирать.

   Мне мнится, на слепца такой судья походит,

   Младенец коего, куда похочет, водит.

   На то ль кому судьба высокий чин дала,

   Чтоб он подписывал, подьячий вел дела?

   Такою слабостью умножатся нам нищи,

   Лишенны им навек своей дневныя пищи.

   Подьячий согрешит или простой солдат:

   Один из мужиков, другой из черни взят,

   А во дворянстве всяк, с каким бы ни был чином,

   Не в титле ― в действии быть должен дворянином,

   И непростителен большой дворянский грех.

   Начальник, сохраняй уставы больше всех!

   Дворянско титло нам из крови в кровь лиется;

   Но скажем: для чего дворянство так дается?

   Коль пользой общества мой дед на свете жил,

   Себе он плату, мне задаток заслужил,

   А я задаток сей, заслугой взяв чужею,

   Не должен класть его достоинства межею.

   И трудно ли сию задачу разрешить,

   Когда не тщимся мы работы довершить,

   Для ободрения пристойный взяв задаток,

   По праву ль без труда имею я достаток?

   Судьба монархине велела побеждать

   И сей империей премудро обладать,

   А нам осталося во дни ея державы

   Ко пользе общества в трудах искати славы.

   Похвален человек, не ищущий труда,

   В котором он успеть не может никогда.

   К чему способен он, он точно разбирает:

   Пиитом не рожден, бумаги не марает,

   А если у тебя безмозгла голова,

   Пойди и землю рой или руби дрова,

   От низких более людей не отличайся

   И предков титлами уже не величайся.

   Сей Павла воспитал,[95] достойного корон,

   Дабы подобен был Екатерине он;

   С Спиридовым[96] валы Орловы[97] пребегают

   И купно на водах с ним пламень возжигают;

   Голицын[98] гонит рать, Румянцев[99] ― наш Тюренн[100],

   А Панин[101] ― Мальборуг[102] у неприступных стен;

   Подобно Еропкин[103] в час бдения не дремлет,

   И силу дерзкия Мегеры он отъемлет.[104]

   А ты, в ком нет ума, безмозглый дворянин,

   Хотя ты княжеский, хотя господский сын,

   Как будто женщина дурная, не жеманься

   И, что тебе к стыду, пред нами тем не чванься!

   От Августа[105] пускай влечен твой знатный род, ―

   Когда прекрасна мать, а дочь ея урод,

   Полюбишь ли ты дочь, узришь ли в ней заразы,

   Хотя ты по уши зарой ее в алмазы?

   Коль только для себя ты в обществе живешь,

   И в поте не своем ты с маслом кашу ешь,

   И не собой еще ты сверх того гордишься, ―

   Не дивно ли, что ты, дружочек мой, не рдишься?

   Без крылья хочешь ты летети к небесам.

   Достоин я, коль я сыскал почтенье сам,

   А если ни к какой я должности не годен, ―

   Мой предок дворянин, а я не благороден.

1771

ПРИТЧИ

Жуки и Пчелы

   Прибаску

   Сложу

   И сказку

   Скажу.

   Невежи Жу́ки

   Вползли в науки

   И стали патоку Пчел делать обучать.

   Пчелам не век молчать,

   Что их дурачат;

   Великий шум во улье начат.

   Спустился к ним с Парнаса Аполлон

   И Жуков он

   Всех выгнал вон,

   Сказал: «Друзья мои, в навоз отсель подите;

   Они работают, а вы их труд ядите,[106]

   Да вы же скаредством и патоку[107] вредите!»

1752(?)

Безногий солдат

   Солдат, которому в войне отшибли ноги,

   Был отдан в монастырь, чтоб там кормить его.

   А служки были строги

   Для бедного сего.

   Не мог там пищею несчастливый ласкаться

   И жизни был не рад,

   Оставил монастырь безногий сей солдат.

   Ног нет; пополз, и стал он по миру таскаться.

   Я дело самое преважное имел,

   Желая, чтоб никто тогда не зашумел,

   Весь мозг, колико я его имею в теле,

   Был в этом деле,

   И голова была пуста.

   Солдат, ползя с пустым лукошком,

   Ворчал перед окошком:

   «Дай милостынку кто мне, для́ ради Христа,

   Подайте ради бога;

   Я целый день не ел, и наступает ночь».

   Я злился и кричал: «Ползи, негодный, прочь,

   Куда лежит тебе дорога:

   Давно тебе пора, безногий, умирать,

   Ползи, и не мешай мне в шахматы играть».

   Ворчал солдат еще, но уж не предо мною,

   Перед купеческой ворчал солдат женою.

   Я выглянул в окно,

   Мне стало то смешно,

   За что я сперва злился,

   И на безногого я, смотря, веселился:

   Идти ко всенощной была тогда пора;

   Купецкая жена была уже стара

   И очень богомольна;

   Была вдова и деньгами довольна:

   Она с покойником в подрядах клад нашла;

   Молиться пеша шла;

   Но не от бедности; да что колико можно,

   Жила она набожно:

   Все дни ей пятница была и середа,[108]

   И мяса в десять лет не ела никогда,

   Дни с три уже она не напивалась водки,

   А сверх того всегда

   Перебирала четки.

   Солдат и ей о пище докучал,

   И то ж ворчал.

   Защекотило ей его ворчанье в ухе,

   И жалок был солдат набожной сей старухе,

   Прося, чтоб бедному полушку подала.

   Заплакала вдова и в церковь побрела.

   Работник целый день копал из ряды[109]

   На огороде гряды

   И, встретившись несчастному сему,

   Что выработал он, всё отдал то ему.

   С ползущим воином работник сей свидетель,

   В каком презрении прямая добродетель.

1759

Болван [110]

   Был выбран некто в боги:

   Имел он голову, имел он руки, ноги

   И стан;

   Лишь не было ума на полполушку,

   И деревянную имел он душку.

   Был ― идол, попросту: Болван.

   И зачали Болвану все молиться,

   Слезами пред Болваном литься