Избранные произведения - [8]

ЭЛЕГИИ

«Страдай, прискорбный дух! Терзайся, грудь моя!..»

  Страдай, прискорбный дух! Терзайся, грудь моя!

   Несчастливее всех людей на свете я!

   Я счастья пышного сыскать себе не льстился

   И от рождения о нем не суетился;

   Спокойствием души одним себе ласкал:

   Не злата, не сребра, но муз одних искал.

   Без провождения я к музам пробивался

   И сквозь дремучий лес к Парнасу прорывался.

   Преодолел я труд, увидел Геликон;

   Как рай, моим очам вообразился он.

   Эдемским звал его я светлым вертоградом,[84]

   А днесь тебя зову, Парнас, я мрачным адом;

   Ты мука фурий мне, не муз ты мне игра.

   О бедоносная, противная гора,

   Подпора моея немилосердой части,

   Источник и вина всея моей напасти,

   Плачевный вид очам и сердцу моему,

   Нанесший горести бесчисленны ему!

   Несчастен был тот день, несчастнейша минута,

   Когда по строгости и гневу рока люта,

   Польстив утехою и славою себе,

   Ногою в первый раз коснулся я тебе.

   Крылатый мне там конь был несколько упорен,

   Но после стал Пегас обуздан и покорен.

   Эрата перва мне воспламенила кровь,

   Я пел заразы глаз и нежную любовь;

   Прелестны взоры мне сей пламень умножали,

   Мой взор ко взорам сим, стихи ко мне бежали.

   Стал пети я потом потоки, берега,

   Стада и пастухов, и чистые луга.

   Ко Мельпомене я впоследок обратился,

   И, взяв у ней кинжал,[85] к теятру я пустился.

   И, музу лучшую, к несчастью, полюбя,

   Я сей, увы! я сей кинжал вонжу в себя,

   И окончаю жизнь я прежнею забавой,[86]

   Довольствуясь одной предбудущею славой,

   Которой слышати не буду никогда.

   Прожив на свете век, я сетую всегда,

   Когда лишился я прекрасной Мельпомены

   И стихотворства стал искати перемены,

   Де Лафонтен, Эсоп в уме мне были вид.

   Простите вы, Расин, Софокл и Еврипид;

   Пускай, Расин, твоя Монима жалко стонет,

   Уж нежная любовь ея меня не тронет.

   Орестова сестра[87] пусть варвара клянет,

   Движения, Софокл, во мне нимало нет.

   С супругом, плача, пусть прощается Альцеста[88],

   Не сыщешь, Еврипид, в моем ты сердце места,

   Аристофан[89] и Плавт, Терентий,[90] Молиер,

   Любимцы Талии и комиков пример,

   Едва увидели меня в парнасском цвете,

   Но все уж для меня кончается на свете.

   Не буду драм писать, не буду притчей плесть,

   И на Парнасе мне противно все, что есть.

   Не буду я писать! Но ― о несчастна доля!

   Во предприятии моя ли этом воля?

   Против хотения мя музы привлекут

   И мне решение другое изрекут.

   Хочу оставить муз и с музами прощаюсь,

   Прощуся с музами и к музам возвращаюсь:

   Любовницею так любовник раздражен,

   Который многи дни был ею заражен,

   Который покидать навек ее печется

   И в самый оный час всем сердцем к ней влечется.

   Превредоносна мне, о музы, ваша власть!

   О бесполезная и пагубная страсть,

   Которая стихи писать меня учила!

   Спокойство от меня ты вечно отлучила,

   Но пусть мои стихи презренье мне несут,

   И музы кровь мою, как фурии, сосут,

   Пускай похвалятся надуты оды громки,

   А мне хвалу сплетет Европа и потомки.

1768

СОНЕТЫ

«О существа состав, без образа смещенный…»

   О существа состав, без образа смешенный,

   Младенчик, что мою утробу бременил

   И, не родясь еще, смерть жалостно вкусил

   К закрытию стыда девичества лишенной!

   О ты, несчастный плод, любовью сотворенный!

   Тебя посеял грех, и грех и погубил.

   Вещь бедная, что жар любви производил!

   Дар чести, горестно на жертву принесенный!

   Я вижу в жалобах тебя и во слезах.

   Не вображайся ты толь живо мне в глазах,

   Чтоб меньше беспокойств я, плачуща, имела.

   То два мучителя старались учинить:

   Любовь, сразивши честь, тебе дать жизнь велела,

   А честь, сразив любовь, велела умертвить.

1755

САТИРЫ

О благородстве

   Сию сатиру вам, дворяня, приношу!

   Ко членам первым я отечества пишу.

   Дворяне без меня свой долг довольно знают,

   Но многие одно дворянство вспоминают,

   Не помня, что от баб рожденным и от дам

   Без исключения всем праотец Адам.

   На то ль дворяне мы, чтоб люди работали,

   А мы бы их труды по знатности глотали?

   Какое барина различье с мужиком?

   И тот и тот ― земли одушевленный ком.

   А если не ясняй ум барский мужикова,

   Так я различия не вижу никакого.

   Мужик и пьет и ест, родился и умрет,

   Господский также сын, хотя и слаще жрет

   И благородие свое нередко славит,

   Что целый полк людей на карту он поставит.

   Ах, должно ли людьми скотине обладать?

   Не жалко ль? Может бык людей быку продать?

   А во учении имеем мы дороги,

   По коим посклизнуть не могут наши ноги:

   Единой шествуя, вдали увидя дым,

   Я твердо заключу, что там огонь под ним.

   Я знаю опытом, пера тяжеле камень,

   И льда не вспламенит и жесточайший пламень;

   По счету ведаю, что десять ― пять да пять;

   Но это не верста, едина только пядь:

   Шагнуть и без наук искусно мы умеем,

   А всей премудрости цель дальную имеем,

   Хотя и вечно к ней не можем мы дойти,

   Но можем на пути сокровищи найти.

   Перикл, Алькивияд[91] наукой не гнушались,

   Начальники их войск наукой украшались;

   Великий Александр и ею был велик,

   Науку храбрый чтит венчанный Фридерик[92];

   Петром она у нас Петрополь