Избранные произведения - [48]

Литейщик был уральцем чистой крови

Из своенравных русских стариков.

Над стеклами его стальных очков

Топорщились седеющие брови.

Куда был непоседлив старичок!

Таким июльский день и тот — короткий.

Торчал из клинышка его бородки

Прокуренный вишневый мундштучок.

В сатиновой косоворотке черной

Ходил литейщик, в ветхом пиджаке,

По праздникам копался в цветнике

Да чижику в кормушку сыпал зерна.

Читал газету, морщась, выпивал

Положенную чарку за обедом

И, в шашки перекинувшись с соседом,

Чуть вечер, беззастенчиво зевал.

Зато землею формы набивать

Он почитал не ремеслом, а счастьем.

Литейных дел он был великий мастер

И мог бы кружево отформовать.

Как он доволен был, когда в дыму

В цеху его ряды опок стояли!..

Художество — не в косном матерьяле,

А только в отношении к нему.

Литейщик сам трудился дотемна

И тех шпынял, кто попусту толчется.

Он вел свой честный род от пугачевцев,

И от раскольников вела жена.

Крутой литейный мастер в страхе божьем

Держал свою рабочую семью,

Жену, подругу верную свою,

С которой он полвека мирно прожил.

Хоть со старухой муж и не был груб,

А только строг, — всё улыбались горько,

По-стариковски собранные в сборку,

Углы ее когда-то пухлых губ.

Она вставала, чуть светал восток,

И позже всех ложилась каждый вечер,

Был накрест через узенькие плечи

Накинут теплый шерстяной платок.

И вся семья устойчиво лежала

На этих хрупких сухоньких плечах.

Та область жизни, где стоит очаг,

Была ее старушечья держава.

Без вот такой молчальницы покорной

Семья — глядишь — и превратится в труп.

Не так ли точно коренастый дуб

Незримые поддерживают корни?

Всё в домике блестело: и киот,

Что от детей спасло ее старанье,

И на окошке свежие герани,

И маленький ореховый комод,

Где семь слонов фарфоровых на счастье

По росту кто-то выстроил рядком,

Где подавал ей руку крендельком

На старом фото моложавый мастер.

И тот диван с расшитою подушкой,

Где сладко муж похрапывал во сне,

И мирно тикавшие на стене

Часы с давно охрипшею кукушкой.

Уже гражданских бурь прошла пора,

А домик оставался неизменен.

Лишь в зальце к литографии Петра

Прибавился однажды утром — Ленин.

Соседство взгляды вызвало косые

Детей, не почитавших старину,

Не знавших, как сливаются в одну

Реку все русла разные России.

Судьба ребят послала старикам,

Чтоб им под старость не истосковаться.

Литейщик отыскал для сына в святцах

Диковинное имя — Африкан.

И не один мальчишеский грешок

Старуха терпеливо покрывала,

И все-таки не раз гулял, бывало,

По сыну жесткий батькин ремешок.

Мальчишка рос веселый, озорной,

Он был крикун, задира, голубятник.

Зимою, выряжен в отцовский ватник,

На лыжах бегал в школу, а весной

В лес уходил с заржавленной двустволкой

В болотных заскорузлых сапогах

И сладко отсыпался на стогах,

Мечтая встретить лося или волка.

Старуха дочь назвала Анной — Анкой.

Моложе брата на год в аккурат,

Она была куда смирней, чем брат,

Росла в семье задумчивой смуглянкой.

Девчонка рукодельницей была.

Отец теплел, когда она, бывало,

Зимой у печки за шитьем певала

Всё про Катюши сизого орла.

«Клад, а не девка! — говорили все. —

Красавицею будет, не иначе!»

И девочку фотограф снял бродячий

С цветущими ромашками в косе.

Как водится, меж братом и сестрой

Бывали часто маленькие драки,

Но против уличного забияки

Мальчишка за сестру вставал горой.

Порою он, почесывая зад,

Бежал к отцу, — но тот судил иначе:

«Коль бьют — дерись! А если не дал сдачи —

Не жалуйся: кто бит, тот виноват!»

Как водится, любимицей отцовской

Была задумчивая Анка, дочь.

А мать ходила за сынком, точь-в-точь

Как олениха за своим подсоском.

А жизнь с собой несла событий короб.

Был ход ее то горек, то смешон:

Сестра переболела коклюшом,

Брат ненароком провалился в прорубь.

Потом отцовской бритвою усы

Впервые сбрил мальчишка неумело.

И вот однажды, глядя на часы,

Старик сказал: «Пора тебе за дело!

Не век тебе, — добавил он сурово,—

По улицам таскаться день-деньской».

И стал мальчишка в школе заводской

Вникать помалу в ремесло отцово.

И правда: детство тянется не век,

Любовью материнскою согрето…

Врачи худую девочку в то лето

Подзагореть отправили в Артек.

1945

1924–1931

136. СТИХИ О ВЕСНЕ

Разве раньше бывала весна

Для меня вот, кошмаром давимого?..

Для других — может быть… Для меня

Были вечные серые зимы…

Разве вспомнишь, что солнечный лак

Золотит бугорки и опушки,

Если голод, унылый чудак,

В животе распевает частушки?

Разве знаешь, что, радостью пьян,

Лес зареял вершинами гордыми,

Если вечно бастует карман

И на каждом углу держиморда?

Пусть в полях распустились цветы

Над шатрами бездонно-лазурными,

Что тебе, раз такими ж, как ты,

Полны темные, душные тюрьмы?

А сегодня мне всё нипочем,

Сердцу вешняя радость знакома,

Оттого что горит кумачом

Красный флаг в синеве над райкомом.

Тянет солнце горячим багром

Стаю дней вереницею длинной,

Потому что весна с Октябрем

Разогнула согбенные спины.

Плещет в душу весна, говоря,

Что назавтра набат заклокочет

И стальная нога Октября

По ступеням миров прогрохочет.

И, я знаю; в приливе волны

Послом эсэсэровских хижин,

Пионером всемирной весны

            Буду завтра в Париже.

<1924>

137. Я УШЕЛ (Из цикла «Тропы ржаные»)

Я ушел от родимой земли

И туда никогда не вернусь,

Где тропинками ветер в пыли

Бороздит деревянную Русь.

Пусть еще продолжает закат