Избранные произведения - [3]

Мы, князи сей страны и прадеды твои,

Мы плачем, взор склонив в обители сии,

Для вечных радостей на небо восхищенны,

Тобой и в райских мы селеньях возмущенны;

О россах стонем мы, мы стонем о тебе;

Опомнись! нашу скорбь представь, представь себе;

О царстве, о себе, о славе ты помысли,

И избиенных нас злодеями исчисли».

Отверзлось небо вдруг вздремавшего очам,

И видит Иоанн печальных предков там,

Которы кровию своею увенчались,

Но в прежнем образе очам его являлись:

Батыев меч во грудь Олегову вонзен;

Георгий, брат его, лежит окровавлен;[12]

Несчастный Феогност[13] оковы тяжки носит,

Отмщения ордам за смерть и раны просит;

Склонив главы свои, стонают князи те,

Которы мучимы в их были животе.

Там видится закон, попранный, униженный,

Лиющий токи слез и мраком окруженный;

Погасшим кажется князей российских род;

Вельможи плачущи, в унынии народ;

Там лица бледные в крови изображенны,

Которы в жизни их ордами пораженны;

Он видит сродников и предков зрит своих,

Их муки, их тоску, глубоки раны их.

И тень рекла ему: «Отшед в мученье многом,

Роптая на тебя, сии стоят пред богом;

Последний убиен злодейскою рукой

Твой предок Александр[14], я, бывший князь Тверской,

Пришел с верхов небес от сна тебя восставить,

Твой разум просветить, отечество избавить;

Зри язвы ты мои, в очах тоску и мрак,

Се точный при тебе страны российской зрак!

Зри члены ты мои, кровавы, сокрушенны,

И селы вобрази и грады разрушенны;

Днесь тот же самый меч, которым я ражен,

И тою же рукой России в грудь вонзен,

Лиется кровь ее!.. Омытый кровью сею,

Забыл, что бога ты имеешь судиею;

Вопль каждого раба, страдание и стон,

Взлетев на небеса, текут пред божий трон;

Ты подданным за зло ответствовать не чаешь,

Но господу за их печали отвечаешь.

Вздремавшую в тебе премудрость воскреси,

Отечество, народ, себя от зла спаси;

Будь пастырь, будь герой, тебя твой бог возлюбит;

Потомство поздное хвалы тебе вострубит.

Не мешкай! возгреми! рази! так бог велел…»

Вещал, и далее вещати не хотел.

Чертог небесными лучами озарился,

Во славе Александр в дом божий водворился.

Смущенный Иоанн не зрит его во мгле;

Страх в сердце ощутил, печали на челе;

Мечта сокрылася, виденье отлетело,

Но в царску мысль свой лик глубоко впечатлело

И сна приятного царю не отдает;

С печального одра он смутен восстает,

Кидает грозные ко предстоящим очи.

Как странник во степи среди глубокой ночи,

Послыша вкруг себя шипение змиев,

К убежищу нигде надежды не имев,

Не знает, где ступить и где искать спасенья,

При каждом шаге он боится угрызенья, ―

Таков был Иоанн, напомнив страшный сон;

Казалось, мерзку лесть познал внезапно он,

Страшится он льстецов, им ввериться не смеет.

Несчастен царь, когда он друга не имеет;

Но в действо тайное хотенье произвесть,

Велел в чертог к себе Адашева привесть[15].

Сей муж, разумный муж, в его цветущи лета,

Казался при дворе как некая планета,

Вступающа в свой путь от незнакомых мест

И редко зримая среди горящих звезд.

Придворные его с досадой угнетали,

Но внутренно его сердцами почитали.

Ада́шев счастия обманы презирал,

Мирские пышности ногами попирал;

Лукавству был врагом, ласкательством гнушался;

Величеством души, не саном украшался;

Превыше был страстей и честностию полн.

Как камень посреде кипящих бурных волн,

Борея не боясь, стоит неколебимо,

И волны, о него бияся, идут мимо, —

Адашев тако тверд среди развратов был,

От мира удален, отечество любил;

Спокойно в дом вступил, где грозный жил владетель.

Страшится ли чего прямая добродетель!

Храняща лесть еще под стражей царский двор,

Увидя правду в нем, потупила свой взор;

Отчаянна, бледна и завистью грызома,

Испытывает всё, ждет солнца, туч и грома.

Предстал почтенный муж, и честность купно с ним;

Так в мраке иногда бывает ангел зрим!

В объятиях своих Адашева имея,

Со подданным монарх беседует, краснея:

«Тебе, — в слезах он рек, — я сердце отворю;

Ты честен, можешь ли не быти друг царю?

Каков в пустыне был, будь верен перед троном».

Тогда о страшном сне поведав с горьким стоном,

«Мой бог меня смирил, — он с важным видом рек, —

Я в нынешней ночи стал новый человек;

Стыжусь, что я благих советов уклонился…»

Восплакал Иоанн и праведным явился.

Как матерь верный сын отечество любя,

Адашев чаял зреть на небесах себя;

На лесть взирающий, вкруг трона соплетенну,

Оплакивал сей муж Россию угнетенну;

В восторге рек царю: «Благословенный сон!

Верь, верь мне, государь, что богом послан он;

Внемли отечества, внемли невинных стону,

На сердце ты носи, не на главе корону.

Что пользы подданным, что есть у них цари,

Коль страждет весь народ, попранны алтари,

Злодейство бодрствует, а правда угнетенна;

Не царь порфирою, порфира им почтенна!

Довольно презирал ты сам себя и нас;

Настал теперь твоей и нашей славы час!»

Глаголам истины внимающий владетель

Увидел с небеси сходящу добродетель:

Как ангел, явльшийся Израилю в ночи,[16]

Имела вкруг главы блистательны лучи;

«Се верный друг тебе!» — монарху говорила,

И лик Адашева сияньем озарила.

Увидел царь ее в его челе черты

И так воззвал к нему: «Будь мой сотрудник ты;

Мне нужен разум твой, совет, твоя услуга.

Всех паче благ царю искати должно друга.

Вещай мне истину, ее нам грозен вид,

Но вид сей от корон и тронов гонит стыд;