Избранные произведения - [5]

О пей он после никогда;

Но знаю я, что ни года,

Ни даже воля — истребить

Ее печального следа

Не в силах были: позабыть

Не мог он ни добра, ни зла;

И та привязанность была

Так глубока и так странна,

Что любопытна, может быть,

И вам покажется она…

Не думайте, чтоб мог любить

Он женщину, хотя в любовь,

Бывало, веровал вполне,

Хоть в нем кипела тоже кровь…

Но не способен был вдвойне

И в те лета влюбиться он:

Он был и ветрен, и умен.

Зато в душе иную страсть

Носил он…

4

Его я знал… Лицо его

Вас поразить бы не могло;

Одно высокое чело

Носило резкую печать

Высоких дум… Но угадать

Вам было б нечего на нем…

Да взгляд его сиял огнем…

Как бездна темен и глубок,

Тот взгляд одно лишь выражал —

Высокий помысл и упрек…

На нем так ясно почивал

Судьбы таинственный призыв…

К чему — бог весть! Не совершив

Из дум любимых ни одной,

В деревне, при смерти больной,

Он смерти верить не хотел —

И умер… И его удел

Могилой темною сокрыт…

Но цвет больной его ланит

Давно пророчил для него

Чахотку — больше ничего

5

Его я знал, — и никого,

И никогда не уважал

Я так глубоко, хоть его

Почти по виду только знал,

Иль знал, как все, не больше… Он

Ко всем был холоден равно

И неприступно затаен

От всех родных и чуждых; но

Та затаенность не могла

Вас оттолкнуть, — она влекла

К себе невольно. Но о нем

Довольно… К делу перейдем.

6

Одно я знаю: Юрий мой

Был горд до странности смешной;

Ко многим — к тем, кто выше был

Его породой, или слыл

Аристократом (но у нас,

Скажите, где же высший класс?) —

Не слишком ездить он любил…

Но к князю часто он езжал

И свой холодный, резкий тон

С ним в разговоре оставлял…

Хоть с Юрием, быть может, он

Был даже вдвое холодней,

Чем с прочими, — в любви своей

Был Юрий мой неизменим

И, вечно горд, в сношеньях с ним

Был слаб и странен, как дитя…

Да он любил его, хотя

На сердца искренний привет

Встречал один сухой ответ…

7

Он помнил вечер… Так ясна

Плыла апрельская луна,

Такой молочной белизной

Сияла неба синева,

Так жарко жизнью молодой

Его горела голова,

Так было грустно одному,

И так хотелося ему

Открыться хоть кому-нибудь

И перелить в чужую грудь

Хоть раз один, что он таил,

Как злой недуг, в себе самом,

Чему он верою служил

И что мучительным огнем

Его сжигало, — и теперь,

В груди его открывши дверь,

На божий мир взглянуло раз

И с ним случилось в этот час

В созвучьи тайном… В этот миг

Зачем судьба столкнула их?

Бог весть!..

8

Случалось вам видать,

Когда начнут издалека

Сбегаться к буре облака

И ветром их начнет сдвигать

Одно с другим? Огонь и гром

Они несут и ожидать

Сдвиженья страшно вам… Потом

Противный ветер разнесет

Их по противным сторонам…

Скажите: грустно было вам

Иль было весело?..

<1845>

Город («Да, я люблю его громадный, гордый град…»)

Да, я люблю его громадный, гордый град

Но не за то, за что другие;

Не здания его, не пышный блеск палат

И не граниты вековые

Я в нем люблю, о нет! Скорбящею душой

Я прозреваю в нем иное, —

Его страдание под ледяной корой,

Его страдание больное.

Пусть почву шаткую он заковал в гранит

И защитил ее от моря,

И пусть сурово он в самом себе таит

Волненье радости и горя,

И пусть его река к стопам его несет

И роскоши и неги дани, —

На них отпечатлен тяжелый след забот,

Людского пота и страданий.

И пусть горят светло огни его палат,

Пусть слышны в них веселья звуки —

Обман, один обман! Они не заглушат

Безумно-страшных стонов муки!

Страдание одно привык я подмечать,

В окне ль с богатою гардиной,

Иль в темном уголку, — везде его печать!

Страданья уровень единой!

И в те часы, когда на город гордый мой

Ложится ночь без тьмы и тени,

Когда прозрачно всё мелькает предо мной

Рой отвратительных видений…

Пусть ночь ясна, как день, пусть тихо всё вокруг,

Пусть всё прозрачно и спокойно, —

В покое том затих на время злой недуг,

И то прозрачность язвы гнойной.

1845, январь, 1

«Когда в душе твоей, сомнением больной…»

Que celui a qui on a fait tort te salue.[1]

Когда в душе твоей, сомнением больной,

  Проснется память дней минувших,

Надежд, отринутых без трепета тобой

  Иль сердце горько обманувших,

И снова встанет ряд первоначальных снов,

  Забвенью тщетно обреченных,

Далеких от тебя, как небо от духов,

  На небеса ожесточенных,

И вновь страдающий меж ними и тобой

  Возникнет в памяти случайно

Смутивший некогда их призрак роковой,

  Запечатленный грустной тайной, —

Не проклинай его… Но сожалей о них,

  О снах, погибших без возврата.

Кто знает, — света луч, быть может, уж проник

  Во тьму страданья и разврата!

О, верь! Ты спасена, когда любила ты…

  И в час всеобщего восстанья,

Восстановления начальной чистоты

  Глубоко падшего созданья, —

Тебе любовию с ним слиться суждено,

  В его сияньи возвращенном,

В час озарения, как будут два одно,

  Одним божественным законом…

Апрель 1845

Героям нашего времени

Нет, нет — наш путь иной… И дик, и страшен вам,

Чернильных жарких битв, копеечным бойцам,

Подъятый факел Немезиды;

Вам низость по душе, вам страх страшнее зла,

Вы сердцем любите лишь лай из-за угла

Да бой петуший за обиды!

И где же вам любить, и где же вам страдать

Страданием любви распятого за братий?

И где же вам чело бестрепетно подъять

Пред взмахом топора общественных понятий?

Нет, нет — наш путь иной, и крест не вам нести:

Тяжел, не по плечам, и вы на полпути

Сробеете пред общим криком,