Избранные произведения - [38]

Что на потребу нам дано…

Пора благую честь избрать!»

Тогда ль, когда, больной и злой,

Как дикий волк, в толпе людской

Был отвергаем и гоним,

И эгоистом прозван злым,

И сам вражды исполнен был,

Вражды ко псам, вражды жида,

Зане я искренно любил;

Я был один, один всегда.

Увы! кто прав, кто виноват?

Другие, я ли? Но, как брат,

Других любил я, и прости

Мне гордость, боже, но вести

К свободе славы божьих чад

Хотел я многих… Сердце грусть

Стесняет мне при мысли той;

Любил я многих, молодой,

Святой любовью, да — и пусть

Я был непризнанный пророк,

Но не на мне падет упрек,

Когда досель никто из них

Нейдет дорогой божьих чад;

И пусть их уст безумцев злых

Вослед проклятья мне гремят

И обвиненья за разврат;

Я жил недаром!

12

Смолкнул он

И вновь склонился, утомлен,

Отягощенной головой.

Молчал я… Грустно предо мной

Годов минувших длинный ряд,

Прожитых вместе, проходил,

И понял я, за что любил

Его я пламенно, как брат.

Да, снова всё передо мной

Былое ожило… и он,

Ребенок бледный и больной,

Судьбой на муки обречен,

Явился мне: предстал опять

Тогда души моей очам

Старинный, тесный, мрачный храм,

Когда он уходил рыдать,

Где в темноте, вдали, в углу,

Моленье жаркое лилось,

Где, распростертый на полу,

Он пролил много жгучих слез,

Где он со стоном умолял

Того, чей лик вдали сиял,

Ему хоть каплю веры дать

И где привык он ожидать

Явлений женщины одной…

Я видел снова пред собой

Патриархально-тихий дом

И мук семейных целый ряд,

Упреки матери больной,

Однообразных пыток ряд

И ряд печальных стен порой…

Молчал я, голову склоня,

В раздумье тяжком, для меня

Он был оправдан… Тяжело

Вздохнул опять тогда больной,

И вновь горячее чело

Он обмахнул себе рукой.

13

«Но ты любил», — я начал речь,

Желая мысль его отвлечь

От слишком тяжких бытия

Вопросов к грезам юных лет,

С которыми, как думал я,

Покинуть веселее свет.

«Любил ты, кажется, не раз?» —

Я продолжал; но он в ответ

Как будто грезил тихо: Нас, —

Он говорил, — еще детей

Друг другу прочили, и с ней

Мы свыклись… Бедный ангел мой!

Теперь ты снова предо мной

Сияешь, девственно-чиста

И простодушна… Вот места,

Знакомые обоим нам, —

Пригорок, роща; там и сям

Еще не смолкли голоса

И стад мычанье, хоть роса

Ночная падает… горит

Зарею алой неба свод,

И скоро ярко заблестит

Звезд величавых хоровод;

И мы одни: привольно нам,

Как детям, под шатром небес,

И вместе странно… Близок лес,

Вечерний шепот по ветвям

Уж начался, и робко мне

Ты руку жмешь, и локон твой,

Твой длинный локоть над щекой

Скользит моей; она в огне.

Не видишь ты, она горит,

По тел сладостно бежит

Досель неведомая дрожь…

Мы были дети, да и кто ж

Нас разлучал тогда? Росли

Мы вместе… бедный ангел мой,

Моей сестрой, моей женой

Тебя от детства нарекли,

Чтобы с бесчувственностью злой

Обоим нам потом сказать:

«Прошла ребячества пора, —

Ведь это всё была игра;

Идите врозь теперь страдать».

14

И говорят, я сам виной,

Как всего, потери той…

Не та беда, что одинок

Я в божьем мире брошен был,

Что слишком долог был бы срок,

Когда бы соединил

Свою судьбу с ее судьбой…

И это правда, может быть;

Но свято гордости служить

Привык я, бедный ангел мой,

Любя тебя, тебе одной

Служа безумно… Ты могла

Любить того лишь, чье тело

Всегда подъято и светло.

Ты так горда, чиста была!

В тебе я сам же разбудил

Борьбу души мятежных сил,

Любовь к избранникам богов,

Презрение к толпе рабов.

О да! ты мною создана,

И ты со мной осуждена.

Меня, быть может, проклинать

В часы недуга ты могла;

Но ты не властна презирать

Того, чья жизнь всегда была

Неукротимою борьбой…

И чист, и светел образ мой

Среди вражды, среди клевет,

Быть может, пред одной тобой,

Мой бедный ангел лучших лет.

15

И помню: душно тяжело

Обоим было нам; легло,

Казалось, что-то между нас.

Одни в гостиной, у окна

Мы были; но за нами глаз

Следил чужой; была больна,

Была, как тень, бледна она,

И лихорадки блеск больной

Сверкал в задумчивых очах…

Мне было тяжко; мне во прах

Упасть хотелось перед ней

И руку бледную прижать

К горячей голове моей

И, как дитя, пред ней рыдать.

Но странен был наш разговор.

В ее лице немой укор

Порой невольно мне мелькал…

Укор за то, что я не лгал

Перед другими, перед ней,

Пред гордой совестью своей;

Укор за то, что я любил,

Что я любимым быть хотел,

Всей полнотой душевных сил

Любимым быть, что, горд и смел,

Хотел пред ней всегда сиять,

Хотел бороться и страдать;

Но вечно выше быть судьбы

Среди страданий и борьбы…

Молчали грустно мы… Потом,

Я говорить хотел о том,

Что нас разрознело; она

Безмолвно слушала — грустна,

Покорна, голову склоня;

И вдруг, поднявши на меня

Болезненно сверкавший взгляд,

Сказала тихо, что «навряд

Другие это всё поймут»,

Что «так на свете не живут».

16

Я долго по́ свету бродил,

С тех пор как рок нас разделил;

Но, видно, судил уж бог, —

Её я позабыть не мог,

Не потому, чтобы одна

Была любима мной она,

Не потому, чтоб истощил

Избыток весь душевных сил

Я в страсти той; ещё не раз

Любил я, может быть, сильней

И пламенней, но каждый час

Страданья с мыслию о ней

Сливался странно… Часто мне

Она являлася во сне,

Почти всегда в толпе чужих,

Почти всегда больна, робка,

С упрёком на устах немых;

И безотрадная тоска

Меня терзала. Ты видал,

Что я, как женщина, рыдал

В часы иные… Или есть

Родство существ? Увы! бог весть!

Но знаю слишком я одно,

Что было бытие моё,

Назло рассудку, без неё