Избранные произведения - [32]

Дингир-Дангарчу протянул всем эмалированные кружки с вином.

— Будьте здоровы, чтобы все кончилось благополучно!

— Да будет так!

Ашурали сидел лицом к огню, быстро разгоревшемуся в камине. Мастер акварели, взявшись рисовать его, на этот раз достал бы другие краски. Лоб, нос, скулы и мочки ушей он нарисовал бы пламенно-красным цветом, усы и бороду обдал бы белой краской, отмечая густую седину, а бритую щетинистую голову изобразил бы серой краской. И все это — на фоне темно-синей стены, на которой играют тени языков пламени.

Да, только теперь все оценили спасительное значение того дневного предварительного толчка, который, как предупреждающий сигнал, призвал людей к бдительности и готовности. Позже сообщили, что землетрясение 14 мая 1970 года в Дагестане зарегистрировано всеми сейсмическими станциями Советского Союза. Эпицентр его находился в 30 километрах к западу — юго-западу от столицы республики — Махачкалы. Энергия, выделившаяся в очаге этого землетрясения, в сто раз превосходит энергию очага ташкентского землетрясения.

«Разъяренная стихия нанесла тяжелые раны шестнадцати районам и четырем городам Дагестана, занимающим двадцать пять процентов территории республики, на которой проживает более половины населения. Без крова осталось около сорока пяти тысяч человек».

С каждым часом распространяются новые слухи и подробности. У всех на устах одно слово: землетрясение!

Слухи рождались, преувеличивались, росли, как снежный ком, катящийся с горы. Рассказывали очевидцы: загудела земля, засветилась ядовито-фиолетовым светом и задрожала. Пастухи в предгорьях по дороге в Эки-Булак заметили бегущие прямо на них земляные волны, словно пшеницу в ноле колыхнуло ветром.

ГЛАВА ПЯТАЯ, в которой грозная стихия преподносит людям все новые и новые загадки

У СТРАХА ХУРДЖИНЫ, СШИТЫЕ ИЗ СОМНЕНИЙ

Мощное землетрясение почему-то мало повредило ветхие сакли старого аула, стены которых были возведены из мелких камней на глиняном растворе, выветрившемся во многих местах, балконы держались на покривившихся подпорках, а плоские крыши — на сучковатых балках, утрамбованные после дождей небольшими каменными катками, имеющимися на каждой крыше. Эти похожие на пчелиный улей дома выстояли над обрывом, эти двух и даже кое-где трехъярусные строения устояли, если не считать образовавшихся трещин, нескольких покосившихся стен и рухнувшего минарета мечети.

Но вот сходите в новый город, да, да, перейдя несколько метров и преодолев крутые подъемы, поднимитесь на знаменитое плато, на берег будущего моря, туда, где построили Новый Чиркей… А ведь по-современному строили: жилые дома — крепкие, крытые шифером из синего сланца на цементном растворе, и на ровном месте, а не на склоне. И что всех удивило и поразило — многоэтажные дома, каменные и кирпичные, блочные и панельные, на альпийской высоте в Дубках выстояли (незначительные трещины не в счет), уцелели деревянные бараки и времянки, остались целы все сооружения в котловане, а вот Новый Чиркей, куда должны были переселиться жители старого аула, был уничтожен. Может, что-то недодумали те, кто выбрал это место для застройки.

Старик Ашурали безмятежно спал в своей полуразрушенной сакле, завесив одеялами брешь в стене, спал, усталый от тревог и волнений, и не слышал, как в покосившиеся ворота люди тревожно колотили кулаками. Старуха Заза с той первой страшной ночи не возвращалась из «табора» — так теперь назвали чиркейцы свой палаточный городок. Она была с внуками, со своей бесхвостой коровой.

— А может, нет его? — усомнился кто-то.

— Как нет? Ворота изнутри закрыты. Не беда ли с ним какая?

Еще сильнее заколотили, так, что чуть ворота не рассыпались. Наконец Ашурали проснулся, прислушался: что за шум, не снится ли это ему? Вспомнил о недавних тревогах, и сразу мелькнула мысль: «Неужели опять беда?» Он встал с постели быстро, насколько мог это сделать человек, старшему сыну которого уже под шестьдесят… Кстати, этот сын по имени Булат, что от первой жены, вырос сиротой: мать умерла при родах. И как обидно Ашурали, что живет он где-то очень далеко на Востоке — капитан дальнего плавания. Может быть, когда уйдет на пенсию, вернется в родные края. Наспех одеваясь, старик вспомнил о своих сыновьях, и в душе засветилась надежда: может быть, это один из них вернулся, отозвался на беду. А не средний ли это Хаджи, который служит в Заполярье? А может, младший, поздний цветок, как его называет мать, Мурад? Ведь он ближе всех, можно сказать, рядом — в Махачкале.

Стук в ворота повторился еще настойчивее.

— Сейчас я, сейчас, — проговорил старик тихо, будто тот, кто стучал, стоял рядом.

Он выбрался на веранду, но за воротами не было ни одного из тех, кого ему хотелось увидеть, — ни Булата, ни Хаджи, ни Мурада. Вместо них Ашурали разочарованно увидел шумную толпу аульчан, среди которых были и его почтенные друзья. Они махали ему, мол, выходи скорее, иди к нам.

Ашурали нашел на веранде кумган с водой и, поливая сам себе, стал умываться, предварительно, как всегда, заткнув уши ватой, выдернутой из прорехи в одеяле. Этим он сознательно смазал впечатление от новости, какую ему хотели сообщить возбужденные люди.