Избранные новеллы - [34]

Шрифт
Интервал

— Подумать только: даже епитрахиль и достопочтенное кресло. Полагаю, церемонии для того и существуют, чтобы немного подсобить фантазии.

Лейтенант строптиво поглядел на него.

— Вы почему насмехаетесь? Я не хуже вас понимаю, что все эти внешние детали не имеют ничего общего с существом таинства.

— Я и стою за существенное, а потому на мой вкус здесь известный перебор внешних деталей.

— А скажите, — лейтенант медленным шагом приблизился к Пако, и его отечное лицо было исполнено неуверенности и даже страха, — а скажите, вы разве не верите в таинство?

Пако положил руку ему на плечо:

— Не бойтесь, сеньор teniente, верю я или не верю, это роли не играет. Если бы вы продолжали читать книгу падре Дамианоса, вы бы и сами к этому пришли. Исповедь, как и любое таинство, есть opus operatum [13], и потому она не зависит от веры исповедника. Церковь весьма основательна и в то же время осторожна. Главное, чтобы на мне лежала благодать и чтобы мы оба делали все в духе церкви, тогда оно и свершится. Даже будь вы самый шелудивый пес в Божьем мире, жертва Христова вернет вас в состояние благодати. Вас как юриста должна тешить эта формулировка: состояние благодати! И вообще сам процесс!

Лейтенант склонил голову и повторил только:

— Самый шелудивый пес в мире Божьем — это и есть мое представление о себе. Я рад, что вы случились здесь и что на свете существует исповедь. Я одного только не понимаю, — и он устремил на Пако укоризненный взгляд, — я не понимаю, с чего это вы — как вы уже говорили мне ранее — столь низкого мнения об исповеди.

Пако сдвинул кресло и поднял голову: глухая канонада в ночи стала громче.

— Ну, мое мнение вас навряд ли интересует. — Пако прикусил нижнюю губу и, уставясь в пол, продолжал: — Вот судите сами. Здесь в кельях сидит до двухсот человек, и, подобно нам, их окутала тьма и беда. У этих людей те же шансы выжить либо умереть, что и у нас с вами.

При этих словах Пако вонзил свой взгляд между выпученными глазами лейтенанта и удерживал его, покуда тот не отвернулся, сделав над собой усилие.

— Ага, — промолвил Пако, довольный этим движением своего собеседника, — итак, вы это знаете, а между тем сохраняете столь высокое мнение об исповеди, вернее, о следующем постулате веры: именно здесь и только здесь Бог снова осенит людей своим милосердием. Но если вы и впрямь так думаете и готовы сесть за щедрый стол милосердия, не пригласив к нему соседей, значит, вы самый гнусный богатый гуляка, которого только можно себе вообразить.

— Послушайте, — голос лейтенанта звучал раздумчиво, но очень четко. Он взглянул на свои часы. — Сейчас двенадцать двадцать. У вас в запасе, пожалуй, еще час, но… Хотя нет, подождите! Лучше сделаем так, — лейтенант поднес руку к уху, словно желая убедиться, что часы еще идут. На деле это движение должно было всего лишь отвлечь внимание собеседника. Однако, когда Педро заметил, что тот смотрит на него с явным пониманием, он закрыл лицо руками, склонил голову и сделал вид, будто размышляет. Потом, наконец, он решительно уронил руку и посмотрел на Пако с вызывающим видом, смысл которого Пако уразумел лишь много спустя.

— Итак, падре, я велю пригласить пленных в трапезную, ну, не пригласить, а отвести, — оба подавили усмешку, но лейтенант — не сразу, словно ситуация показалась ему чрезвычайно благоприятной для того, чтобы довольно ухмыляться, — и вы дадите им полное отпущение грехов.

Пако задумчиво кивнул:

— Значит, так обстоит дело. Ну что ж… Человек, которого вы сбросили с лестницы, продолжает действовать. Вот уж не думал, не гадал, что его наставление для исповедников может привести к таким последствиям.

— Вы довольны?

И Пако, с теплотой:

— Вы странный человек, но вы и порядочней, чем я о том полагал. — Он взглянул на лейтенанта с удивлением почти сочувственным.

— Не говорите так. — Эти вполголоса произнесенные слова робко прозвучали из голубых сумерек, очень даже робко, но в то же время и коварно, и, словно желая сгладить впечатление от своей невольной реплики, лейтенант спросил без перехода: — Теперь вы более высокого мнения об исповеди?

Пако подумал про скрытый, глубинный смысл этого отпущения, и потому слова его приобрели холодный и поучительный оттенок, ибо мыслями он уже перенесся в трапезную.

— Повторяю: мое мнение вас никоим образом не касается. Но если вы желаете знать, что я об этом думаю, так вот: не таинство есть в моих глазах opus operatum, а — если так можно сказать — сам Бог. Ему не нужно ни слов, ни предметов, с которыми он хотел бы увязать весть о себе самом. И церковь это знает. Ибо она чтит множество святых отшельников, которые никогда не исповедовались и не причащались, и верует в деяния Божьи и его милосердие даже за пределами их видимых границ. Почему ж тогда и нам, христианам, не приобщиться к таинству наподобие язычников?

Сухими и безжизненными, словно яичные скорлупки, прозвучали в его устах собственные слова, сказанные лишь затем, чтобы скрыть неоформленную силу его мыслей, которые шли совсем по другому пути. Как это все должно произойти? — вопрошал его взгляд, ощупывая столь ему знакомое помещение, где он молодым монахом сиживал некогда над книгами. — Как должно произойти, что я убью человека?.. Человека, который открывает мне изнутри свою душу, человека, исповедовавшегося, получившего отпущение и облегчение, — ножом, со спины, наклонясь над ним, словно ты хочешь его обнять: мир тебе! Эта картина была столь страшна для Пако, что на какое-то мгновение он подумал, будто сходит с ума. Еще когда он учился, профессор морального богословия часто приводил такие вот крайние примеры. Но все эти случаи с Титом и Каем, какими бы надуманными, тягостными и ужасными ни были моральные проблемы, — речь-то все равно шла об абстрактных, никогда не имевших места происшествиях, о случаях, которым только и был потребен холодный и конструктивный ум, чтобы оснастить их соответственным речением. С этим нечего было предпринять, но прежде всего: самое страшное в этих случаях находилось на сказочном отдалении от слушателя, что придавало этим моральным маневрам известную привлекательность.


Рекомендуем почитать
BLUE VALENTINE

Александр Вяльцев — родился в 1962 году в Москве. Учился в Архитектурном институте. Печатался в “Знамени”, “Континенте”, “Независимой газете”, “Литературной газете”, “Юности”, “Огоньке” и других литературных изданиях. Живет в Москве.


Послание к римлянам, или Жизнь Фальстафа Ильича

Ольга КУЧКИНА — родилась и живет в Москве. Окончила факультет журналистики МГУ. Работает в “Комсомольской правде”. Как прозаик печаталась в журналах “Знамя”,“Континент”, “Сура”, альманахе “Чистые пруды”. Стихи публиковались в “Новом мире”,“Октябре”, “Знамени”, “Звезде”, “Арионе”, “Дружбе народов”; пьесы — в журналах “Театр” и “Современная драматургия”. Автор романа “Обмен веществ”, нескольких сборников прозы, двух книг стихов и сборника пьес.


Мощное падение вниз верхового сокола, видящего стремительное приближение воды, берегов, излуки и леса

Борис Евсеев — родился в 1951 г. в Херсоне. Учился в ГМПИ им. Гнесиных, на Высших литературных курсах. Автор поэтических книг “Сквозь восходящее пламя печали” (М., 1993), “Романс навыворот” (М., 1994) и “Шестикрыл” (Алма-Ата, 1995). Рассказы и повести печатались в журналах “Знамя”, “Континент”, “Москва”, “Согласие” и др. Живет в Подмосковье.


Доизвинялся

Приносить извинения – это великое искусство!А талант к нему – увы – большая редкость!Гениальность в области принесения извинений даст вам все – престижную работу и высокий оклад, почет и славу, обожание девушек и блестящую карьеру. Почему?Да потому что в нашу до отвращения политкорректную эпоху извинение стало политикой! Немцы каются перед евреями, а австралийцы – перед аборигенами.Британцы приносят извинения индусам, а американцы… ну, тут список можно продолжать до бесконечности.Время делать деньги на духовном очищении, господа!


Медсестра

Николай Степанченко.


Персидские новеллы и другие рассказы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.