Избранные - [57]

Собрание акционеров было назначено на одиннадцать утра, однако проводилось в полдень. Поэтому мы договорились с Пересом, что, прежде чем идти к нему обедать, мы встретимся в баре, где он расскажет мне о результатах нашего предприятия, которое Лаинес кратко называл «битвой за управление „Ла Сентраль“».

Я считал делом чести провести моего друга Лаинеса в состав руководства общества и выбить из правления Фрица, которому я объявил отныне смертельную войну.

С половины двенадцатого я уселся в баре «Лас Агилас», где мы назначили свидание, и стал терпеливо ждать. Время текло, однако Перес не подавал никаких признаков жизни.

«Традиционное опоздание на полчаса, не привыкать…» — подумал я. Но прошло еще полчаса, потом еще. Я не мог объяснить столь длительной задержки. Возможно, я перепутал место нашего свидания? А может быть, Перес забыл о нашей договоренности и отправился домой?

Я попытался позвонить ему, и мне ответили, что Перес еще не приезжал и что дома его ждут к обеду.

Единственным объяснением этой ситуации могло быть то, что собрание в «Ла Сентраль» затянулось. Мне пришло в голову, что хорошо бы позвонить в управление фирмы, чтобы выяснить, закончилось ли собрание акционеров, однако это было бы неосторожно. Фрицу, естественно, будет неприятно слышать мой голос, особенно в момент, когда он потерпел поражение. Еще бы: потерять завидный пост, который занимал ровно восемнадцать лет!

Я уже собрался было уходить, когда мне сообщили, что меня просит к телефону сеньор Перес.

— Что случилось? — спросил я. — Я жду уже два часа.

— Собрание все еще не закончилось. Оно проходит очень бурно. Не ждите меня, я сам приеду к вам в гостиницу и расскажу обо всем.

— Плохие новости? Каковы результаты?

— Баланс прекрасен. Я все сообщу вам, но позднее. Пришлось претерпеть немало неприятностей, и теперь не все еще кончено. Сейчас выступает дон Диего. Вы же знаете, наша страна — страна ораторов!

Собранию, по всей видимости, конца не было видно. Пробило пять часов вечера: Перес вновь позвонил мне в гостиницу, где я продолжал оставаться в полном неведении о том, что происходило за стенами «Ла Сентраль».

— Сейчас выступает Фриц. Как только он закончит, я немедленно направляюсь к вам. Я ужасно устал, страшно голоден. Все это ужасно.

— Что «это»?

— Не могу сейчас ничего сказать. Ждите меня.

Через полчаса вновь зазвонил телефон. Это была Ольга! Я сразу узнал ее голос, но сделал вид, что не имею представления, с кем говорю:

— Ольга? Какая Ольга?

— Ольга, маникюрша из салона «Прадо». Я хотела узнать, придете ли вы сегодня? Ждать мне вас? Ведь сегодня среда.

— Нет, я не могу.

— Хорошо. Всего лучшего, — только и сказала она.

Наконец около шести примчался Перес, взволнованный и потный.

— Нас вымели!

— Как так? — спросил я, холодея от ужаса.

— Нам не позволили голосовать за вас.

— Почему же?

— Дайте мне что-нибудь перехватить, и я все расскажу. Разговор долгий.

Мы сели за стол, и Перес, взяв стакан с виски, начал свой рассказ:

— Фриц сегодня играл, как настоящий артист! Вчера он послал корзину цветов супруге Лаинеса, а сегодня Лаинес, когда мы входили в зал совещания, сказал мне — он ведь прекрасно знает, что такое Фриц: «Мне кажется, этот букет скрывает не один шип. Фриц что-то задумал». Прибыв на собрание, — продолжал, захлебываясь, Перес, — мы все представили свои полномочия. Я предъявил вашу доверенность, ее приняли без всяких оговорок. Вначале, как положено, был утвержден отчет, затем зачитан баланс года. Дело уже шло к голосованию, когда слово взял Вильясеньор, небезызвестный вам политик. Я подумал, к чему бы это? — и подошел к столу секретаря, чтобы посмотреть, кого представляет Вильясеньор и сколькими акциями располагает он лично. В книге акционеров за ним значились всего три акции, купленные за шесть дней до собрания. Тогда я посчитал, что он прибыл сюда, чтобы «толкнуть» очередную речь, и собрался выслушать его со вниманием. Дело в том, что если появляется такого рода тип, у которого в кармане всего две-три акции, значит, он будет излагать чей-то план. Так вот, речь Вильясеньора была контратакой Фрица против нас, причем придуманной едва ли не лучше, чем наша собственная.

«Я прибыл сюда, заявил он, не потому, что у меня есть какие-либо собственные экономические интересы, связанные с этим предприятием. Все знают, что я беден и у меня нет иного богатства, чем мой патриотизм и одиночество». Такое начало было встречено с большим вниманием. Кстати, все это — лишь красивые слова, ибо каждому известно, что Вильясеньору покровительствовал крупный политический лидер, что он считался известнейшим адвокатом, ухватившим жирный кусок в пресловутом «деле Кастаньеды». Однако бить себя в грудь и кричать о своей бедности — одна из форм приумножать капитал у местных политиков. Так вот, Вильясеньор продолжал: «Я считаю своим долгом присутствовать на сегодняшнем собрании, хотя никогда не имел дела с крупными предприятиями. Меня вело сюда единственно чувство патриотизма и моральные соображения, которые должны быть свойственны каждому гражданину страны, тем более честному, каким я всегда был и что не раз доказал, когда вел дела государственного масштаба…» То была великолепная политическая речь, — прервал свой рассказ Перес. — Не знаю, знакомы ли вы с Вильясеньором — такой маленький, очень смуглый тип, полуальфонс. Когда он танцует, кажется, будто он руководит римской квадригой, а когда произносит речь — подавляет своим величием!