Избранные и прекрасные - [44]

– Дэйзи, – шепнула я, – что ты будешь делать?

В гулкой ванной мой голос прозвучал по-детски слабо. Дэйзи была всего двумя годами старше меня, но казалось, будто она каким-то образом вырвалась далеко вперед. Я думала, что наверняка любовь преобразила ее, придала отрешенность ее взгляду, сделала голос мягким и глубоким. В тот момент она выглядела почти неизъяснимо взрослой, в ней не осталось ничего от девочки, которая умоляла меня съездить вместе с ней к «Фулбрайту». Я гадала, как она это сделала – или же все это снизошло на нее разом, будто следствие какого-то таинства, которое я забыла совершить.

– Ну как же, дорогая, завтра я выйду замуж, разумеется, – ее голос зазвучал медленно и невнятно. Она дотянулась до моих рук, крепко сжала пальцы. Для нее я была тем, чего она могла коснуться, за что уцепиться. Я никуда не собиралась.

Когда вода стала неприятно теплой, мы вытерлись и отправились на поиски демоника ее матери, который хранился в хрустальном пузырьке размером не больше ладони. К этому зелью я относилась настороженно, а Дэйзи сделала глоток, потом еще один. А когда у нее перехватило дыхание, она нанесла несколько капель на кончики пальцев и размазала их по векам и под глазами. И почти сразу ее кожа обрела привычный оттенок, припухлости вокруг глаз исчезли. Она подмигнула мне – сначала одним голубым глазом, потом другим.

– Видела? Этому фокусу меня научила Виктория Пауэлл. И не подумаешь, что я недавно плакала, верно?

– Да, Дэйзи, – согласилась я. Сама я налегала на виски «Талискер», который предпочитал ее отец, – чтобы согреться и немного притупить чувства, потому что я представляла, что будет дальше.

Предсвадебный ужин закончился во втором часу ночи, присутствовавшие на нем вернулись навеселе, шумные и довольные. Мистера Фэя пришлось сразу уложить в постель, но миссис Фэй держалась, пока не устроила всех: показывала родственникам из Колумбуса их постели, убеждалась, что всем хватает зубных щеток, пижам и подушек, необходимых, чтобы цивилизованно выспаться.

– Что ж, Джордан, уверена, мы и так слишком долго задерживали тебя, – сказала она с многозначительным видом. – Некрасиво со стороны Дэйзи утруждать тебя шитьем.

– Для Дэйзи – что угодно, – я слегка улыбнулась. Она догадалась, что я угостилась виски ее супруга, но, как я уже сказала, для Дэйзи – что угодно.

Я спустилась со ступенек веранды, вышла на тротуар, словно собираясь идти домой, а сама обогнула дом и юркнула на заросший задний двор, где под кизилом уже ждала меня Дэйзи. На моих глазах она сняла платье, повесила его на ближайшую ветку и, оставшись в белой шелковой комбинации, повернулась ко мне лицом.

– Готово, – сказала она, и я подхватила с земли несколько мелких камушков.

Они звонко ударились об стекло в окне Дэйзи, и мгновение спустя кружевная занавеска отдернулась. Я мельком увидела ее округлое лицо и сияющую улыбку. Потом занавеска задернулась, а через несколько минут двойник Дэйзи уже легким шагом спешил по газону ко мне. Я схватила ее за руку и завела подальше под кизил.

– Как все прошло? – спросила я, чувствуя, что язык и горло все еще немеют от виски.

– Хорошо, так хорошо! – защебетала она. – Все были так добры, все мы словно сошли со страниц прекрасного романа. Том подводил меня ко всем поговорить, а кузен Сэнди из Колумбуса был так очарователен…

Она не договорила: Дэйзи подкралась к ней сзади, высоко подняла лопату с пластом земли на ней и обрушила ее на череп двойника. Послышался треск, словно раскололся надвое огромный глиняный кувшин, пролилось темное вино, в потоке блеснули забытые искрящиеся драгоценности, мелькнули и исчезли.

Двойник Дэйзи рухнул на землю от первого же удара. Он не вскрикнул, потому что его рот оказался забит дерном, а Дэйзи била вновь и вновь. Медленно распространился запах – как будто бы запекшейся крови и духов с примесью фрезии, потом тусклые угли съели ее платье и принялись жадно пожирать ее саму. Огонь распространился по всей бумаге, во мне беспокойно плеснулся виски. Я думала, меня затошнит и тогда некому будет присмотреть за Дэйзи, которая сначала забила своего бумажного двойника лопатой, а потом, когда пламя разгорелось, стала засыпать землей с ближайшей грядки.

В какой-то момент я плюхнулась на землю в кустах. Не то чтобы мне стало дурно, но глаза пересохли, им было слишком жарко. Обхватив себя руками, я только слышала, как вертятся в голове слова: «С этим мне жить до конца своих дней, и только Богу известно, долго ли».

Наконец лопата выпала из рук Дэйзи, а от бумажной бедняжки осталась только дымящаяся куча земли и пепла, которую придется убирать садовнику Фэев завтра утром, гадая, что, ради всего святого, стряслось на ухоженной лужайке.

При свете почти полной луны Дэйзи застыла – перепачканная землей и потная, с кровоточащей раной на ноге, которую она нанесла сама себе острой лопатой, но торжествующая. Никогда еще она не выглядела настолько вменяемой, как теперь, когда оглядывала плоды своих трудов. Наклонившись, она разворошила кучу и нашла жемчуг – грязный, но уцелевший. Для надежности она застегнула его у себя на шее и повернулась ко мне.