Избранные и прекрасные - [17]

– Ладно, – сказала я. – Я знаю, куда ехать.

Там, куда мы направлялись, продавали жареную рыбу, которую, согласно вывеске, ежедневно вылавливали из реки Огайо. Летом эту вывеску озаряли бы зачарованные светляки – крупные, превращающие вид на реку в танцующее поле звезд. Но сейчас шел март, светляки давно погибли. Благодаря чарам несколько еще ползали по краям вывески или, сохранив слабое зеленовато-золотистое свечение, еле мерцали над названием ресторана – «У Фулбрайта».

Когда мы вошли, заведение уже закрывалось, и худенькая девчонка несколькими годами моложе нас уставилась на неожиданных посетительниц, не выпуская из рук метлу. В углу читал газету какой-то старик, медленно жамкая беззубыми деснами кусок жареной рыбы. Больше никого не было.

– Ты уверена? – прошипела Дэйзи, и я пожала плечами.

Загромыхала занавеска из бусин, из-за нее вышла тощая женщина в голубом тюрбане. Она вперила в нас ледяной взгляд, поэтому и я не постеснялась уставиться на нее в ответ. К белым она не принадлежала – вот все, что я могла утверждать наверняка. Кожа на ее лице была темнее моей, хоть и не намного, и казалось, она не улыбалась уже много лет. Ее рот выглядел неподвижным, словно высеченным на известняке, и она будто без слов говорила, что его не в силах источить ничто.

– Купите какой-нибудь еды, – коротко велела она нам, потом сказала девчонке с метлой: – Переверни табличку и ступай домой, пока мама тебя не хватилась.

Старика она не тронула, будто он был такой же принадлежностью заведения, как потрескавшаяся кожаная обивка табуретов или чан с маслом, злобно шипевший за прилавком. Дэйзи спросила пикулей, а я, проголодавшись, заказала сэндвич – приторно-сладкий хлеб и жареную рыбу, щедро политую лимонно-желтым яичным соусом. На минуту женщина занялась делом, протирая и без того чистый прилавок и пользуясь случаем, чтобы понаблюдать за нами. Дэйзи угрюмо смотрела в свою тарелку, но я дерзко ответила на взгляд незнакомки. За мной с детства водилась дурная привычка глазеть на людей, но на этот раз, думала я, все по-честному: не я начала первой.

– Мы сюда не есть пришли, – наконец выговорила Дэйзи, сжимая и разжимая пальцы на прилавке.

– Да уж знаю, – с издевкой отозвалась женщина. – А могли и просто отнять у меня время, а потом сбежать, ничего не купив. Так что уж посидите чуток.

– Вы же сами не хотите, чтобы мы задерживались здесь дольше, чем необходимо, – вмешалась я лишь слегка дрогнувшим голосом. Еда помогла, но усталость не проходила. Мне хотелось скорее покончить со всем, и женщина зло зыркнула на меня.

– В беду попала не ты, да? Ты похожа на «куколок», а они для этого слишком умны. И приличны.

Я ответила ей пристальным взглядом. Про «куколок» я знала, хоть и не была знакома с ними. Так называли дочерей хозяина прачечной на 19-й улице. Однажды, много лет назад, я видела их, когда миссис Бейкер приезжала по делу к их родителям. Чистенькие и аккуратные, «куколки» были несколькими годами старше меня и, пока наши родители обсуждали стирку, толкали друг друга локтями, перешептывались и разглядывали меня с неприкрытым любопытством. В тот раз их отец спалил утюгом какие-то шторы из ирландского льняного полотна, и больше мы не имели с ними дела. Иногда девчонки из школы называли меня «куколкой Джордан», но это звучало почти необидно.

– Стало быть, ты, – сказала женщина Дэйзи.

– Да, я, – настолько тихим и потерянным голосом Дэйзи при мне еще никогда не говорила. – Умоляю! Отец просто умрет…

Женщина пожала плечами.

– Тридцать пять долларов, – объявила она, и Дэйзи вздрогнула.

– У меня столько не наберется, но…

– А сколько у тебя наберется прямо сейчас? – раздраженно перебила женщина. – Ты что, явилась с пустыми карманами?

– Нет! Нет, я не…

Смутившись, Дэйзи выхватила бумажник, рассыпая билетные корешки, квитанции и засушенные лепестки цветов. Ее пальцы так тряслись, что я в итоге отобрала у нее бумажник и сама достала хрустящие купюры. Долларов набралось не тридцать пять, а тридцать, и женщина философски пожала плечами. Купюры она сунула в тот же карман, что и деньги за еду, и кивнула.

– Ладно. Езжайте домой. Вернетесь в четверг.

– Но я не могу! – запротестовала Дэйзи, и я так же ясно, как если бы смотрела в хрустальный шар, увидела, что она сейчас заявит: у нее очередная вечеринка или увеселительная прогулка, которую никак нельзя пропустить. Честно говоря, уже то, что она выделила на нашу поездку целый день, выглядело из ряда вон выходящим.

– Мы вернемся, – перебила я. – Идем же, Дэйзи.

Мы сели в машину, Дэйзи изводилась от беспокойства – можно ли доверять этой женщине, не видел ли нас кто-нибудь, а вдруг это какое-нибудь мошенничество, ведь среди целителей полным-полно мошенников. Сдерживая желание отвесить ей оплеуху, я позвала ее по имени. Она обернулась ко мне, взглянула огромными перепуганными глазами, и я вздохнула.

– Дэйзи, успокойся.

Как по волшебству, она притихла и молчала всю дорогу до дома на Уиллоу-стрит. Я увидела единственный светящийся желтый прямоугольник – окно в кабинете судьи, в остальном дом был пуст и молчалив. Выбираясь из родстера Дэйзи, я вдруг почувствовала себя гораздо более взрослой и по-житейски мудрой, чем когда садилась в эту же машину минувшим утром.