Избранное. Завершение риторической эпохи - [5]
Как в эмблеме обнаруживаются более широкие закономерности мысли исторической эпохи, так и в этих закономерностях можно видеть редуцированную эмблематичность. Все постигается в отражении: абстрактное в образе, конкретное в отвлеченном слове, движение в остановившемся миге, время в вечности, а вечность во времени, человек в природном и т. д., — все в ином: все само по себе есть уже указание на иное:
Я ношу образ Божий: когда Он захочет Себя увидеть,
Это случится только во мне или в том, кто мне подобен.
(I, 105)
Бог во мне, а я в Нем.
Бог во мне — Огонь, а я в Нем — сияние:
Разве мы не общи с Ним в слиянии друг с другом?
(I, П)
и даже Бог постигает Себя только в отражении:
Бог вечно влюблен в свою Красоту.
Бог столь прекрасен, что Его Самого От вечности восхищает сияние Его лика.
«Эмблематичность», явно просматривающаяся в некоторых эпиграммах Йоанна Шеффлера, выражается в том, что заглавие эпиграммы рассматривается как inscriptio, а сам текст — как subscriptio: в заглавии — обращении к «ты», тогда как текст следует уже от первого лица: уже от «я» того «ты», к которому обращается поэт:
Ты сам должен быть Солнцем.
Я сам должен быть Солнцем, я должен своими лучами Живописать бескрасочное море целого Божества.
(I, 115)
Везде в поэзии барокко это «ты» и это «я» — «я», восходящее от конкретной и непосредственной реальности к вечному, от времени к вечности и безвременью — будь то восхождение от ограниченности «я» в его «яйности» к Ander-Er, как у Йоанна Шеффлера, будь то восхождение от сумбурных страстей времени к эмблематическому ритуалу заклинания вечности, как у Даниэля Каспара фон Лоэнш-тейна, будь то восхождение от греховности земной жизни к картинам будущих мук — или блаженств, — как у сотен поэтов того времени, будь то редкая попытка перешагнуть через беды настоящего
9 вечное счастье будущего, как в «Гибели города Фрайштадта» Гри-фиуса, где коренным образом переосмысляются привычные теологические представления о грядущем.
Но перешагивать или нет — грань остается и пропасть зияет: между временем и безвременьем — реальным «ты» и «возведенным в вечность» «я». «Я», «ты», «вы», «человек» — в поэзии всегда до и после грани:
Вы заблуждаетесь, когда спите; и заблуждаетесь, когда бодрствуете;
Вы заблуждаетесь в печалях; вы заблуждаетесь в смехе;
Презирая одно и другое считая драгоценным;
Почитая друга врагом, а врага другом;
Отбрасывая радости и предпочитая печаль удовольствиям,
Пока обретенная вами смерть не освободит вас от блужданий.
(А. Грифиус)
Жизненный путь человека подобен лабиринту — путь блужданий,
По простоте блуждает ребенок, мудрый же — от страстей.
Но кто блуждает по этому зданию с разумностью,
Тот найдет стезю Спасения, нить Истины.
(Лоэнштейн)
Отчаяние, порождаемое безвременьем этой земли, успокаивается надеждой на вечность, но надежды, пробуждающиеся здесь, на земле, погашаются картинами безвременья, ожидающего человека. Вот не картина, но голос «с той стороны» — сонет Грифиуса «Ад».
Die Hölle
Ach! und Weh!
Mord! Zetter! Jammer! Angst! Creutz! Marter! Wurme! Plagen.
Pech! Folter! Hencker! Flam! Stanck! Geister! Kalte! Zagen!
Ach vergeh!
Tiff und Hoh’!
Meer! Hügel! Berge! Felß! wer kann die Pein ertragen?
Schluck Abgrund! ach schluck’ ein! die nichts den ewig klagen.
Je und Eh!
Schreckliche Geister der tünckelen Hölen / ihr die ihr
martret und Marter erduldet Kann denn der ewigen Ewigkeit Feuer / nimmermehr büssen
diß was ihr verschuldet?
О grausamm' Angst stets sterben / Sonder sterben!
Diß ist Flamme der grimmigen Rache / die der erhilgete Zorn
angeblasen:
Hir ist der Fliich der unendlichen Straffen / hir ist das
immerdar wachsende Rasen:
О Mensch! Verdirb / und hir nicht zu verderben.
В прозаическом переводе:
Ад
Ах! Беда!
Убийство! Горе! Страх! Отчаянье! Гоненья!
Огонь! Мрак! Холод! Вонь! Позор! Глумленье!
Нет конца!
Глубь и высь!
Холмы! Моря! Скалы! Горы! Кто вынесет мученья?
О пропасть! поглоти! О поглоти! кто вечно страждет.
Изначально!
Страшные души мрачных ущелий! Вы, что пытаете, пытки терпя,
Разве не может вечной вечности пламя искупить то, в чем вы
виновны?
Жестокая тоска вечно умирать и не умирать!
Вот пламя чудовищной мести / раздутой воспаленным гневом:
Здесь проклятие бесконечных мук / здесь непрерывно растущее
беснование:
О человек! Погибни, чтобы здесь не погибать.
Необычен этот исключительный сонет, написанный великим мастером сонетной формы. Короткие рифмующиеся строки: 1-я, 4-я,
5-я, 8-я, — каждый редактор издает сонет по-своему, — действительно, в издании 1663 года напечатаны лесенкой, — сонет действительно написан «с той стороны» — ад для Грифиуса здесь: и вот безмерно длинные строки, состоящие сплошь из восклицаний — междометий и почти-междометий — из коротких слов, в которых единственное в своем роде описание — картина ада — сквозь эти безмерно длинные строки, состоящие (2-я и 3-я) исключительно из одно- и двусложных слов непременно с краткой корневой гласной (за исключением рифмы), — сквозь них прорывается безымянный голос человеческого страдания. В захлебывающемся ритме стихов создается подлинная полифония — человеческое «я» средь диссонансов этих строк слышно яснее, чем во многих лирических стихах, невозможных в эпоху Грифиуса. И только в самом конце здесь — «обычное» и столь необычное в таком сонете обращение к «ты» — к человеку: «О человек!..»
