Избранное - [72]
— Господа тоже есть разные — вон у Сысоя вся усадьбишка не более двадцати десятин, а у Бурова их в одной нашей волости более тысячи наберется.
— И то… А как с ими быть? Мужицкими стали, вроде…
— Мудрено все это и как разобраться! — обронил Матросов и опять засосал носогрейку.
— Приостанови-ка, Емельяныч, я к своей лошади пойду, не отвязались бы вожжи, — попросил Базанов.
Он грузно соскочил в глубокий снег и стал пропускать сбившихся от неожиданной остановки лошадей, высматривая свою подводу.
— Эй, ты! Но! — на весь лес заорал староста так, что лошади встрепенулись и дружно побежали дальше.
В потемках стали явственнее слышаться шорохи и стук езды, пофыркиванье приставших лошаденок. Теперь обоз ехал бором, темным и молчаливым.
Глава третья
В ПОТРЕВОЖЕННОМ ГНЕЗДЕ
Никогда прежде мне не доводилось видеть рыжего смердовского мельника таким удрученным. Этот обычно подвижный и громкий человек, настороженный, как капкан на звериной тропе, сидел, сгорбившись, на накатанных возле амбара бревнах, обхватив руками понуро опущенную голову. Рядом с ним торчал глубоко воткнутый в бревно топор с выгнутым, черным от смолы топорищем, кругом валялась свежая, незатоптанная щепа. Артемий Кандауров даже не пошевелился и продолжал глядеть себе под ноги, когда мы с Никитой очутились в двух шагах от него.
Собака с разбегу едва не ткнулась ему в ноги. Мельник встрепенулся, выпрямился и, тряхнув копной растрепанных волос, словно гоня назойливые мысли, оглядел нас со всегдашней снисходительностью, медленно поднялся и выдернул из бревна топор.
— Егеря пожаловали! А что без ружья, барчук?
До открытия охоты оставалось с неделю, и мы с Никитой ходили проверить выводки тетеревов. Не дослушав моих слов, Кандауров поплевал на руки и, уже взмахнув топором, кивком головы указал на избу.
— Эй, Мироновна! — крикнул он, когда мы отошли. — Накорми гостей. — Голос его прозвучал резко и раздраженно.
Проходя мимо собачьей конуры, я заметил, что она пуста и цепь с расстегнутым ошейником праздно лежит на утоптанной площадке.
В избе вместо хозяйки оказалась работница — баба с красным скуластым лицом и широким вздернутым носом. Она встретила нас откровенно недоверчивым взглядом из-под надвинутого на лоб платка.
— Дядя Никита, тебя как сюда занесло? — ответила она на наше приветствие и стала накрывать на стол.
В доме не было и следа прежнего порядка. Валявшаяся по лавкам одежда, затоптанный пол, блюдо с недоеденным картофелем на подоконнике — все указывало на то, что горницу давно не прибирали. В рукомойнике не оказалось воды.
Усевшись за стол, я обернулся и выглянул в окошко. Мельник стоял, не шелохнувшись, выпрямившись над бревнами, с несколько закинутой назад головой, точно он высматривал что-то вдали… Он простоял так очень долго, потом отшвырнул топор и пошел по плотине. Я следил за ним, пока его не закрыли ракиты на другом берегу. Шел он как человек, не совсем решивший — куда ему направиться. За моей спиной Мироновна, шепотом и оглядываясь на дверь, рассказывала Никите, как ушла от мельника жена.
В Петров день Груша, вернувшись от обедни без мужа — мельник остался в деревне, — сняла праздничное платье и, повязавшись всегдашним монашеским платком, собрала небольшой узелок. Затеплив лампаду, она долго молилась и клала земные поклоны перед образами. Поднявшись наконец с колен, внимательно оглядела горницу и, заметив непокрытый стол, достала из сундука и постелила вышитую скатерть, после чего тихо вышла из избы. У нее под крыльцом была заранее приготовлена остроганная ножом палка — она продела ее в узелок, затем подошла к конуре. Тут она отстегнула ошейник у собаки, погладила ее и, нагнувшись, поцеловала в лоб. Все это она проделывала тихо, строго, с побелевшими губами. Еще раз поглядела на дом, глубоко ему поклонилась и, уже больше не оборачиваясь, пошла прочь. Собака побрела, прилепившись к подолу ее платья и тоже низко опустив голову.
— Что с самим было, когда воротился, и не расскажешь! Я от него спряталась, — закончила Мироновна свой рассказ. — Маленько отошел теперь, досаду внутрь загнал, не лютует. Только молчит все, а работать примется и тут же бросит… И что будет, не знаю… Беды жду!
Ужин прошел в унылом молчании. Мы поторопились в сарай на ночлег. Вечерняя заря погасла, и омут закурился туманом по-ночному. Мельник так и не появился.
Мне не спалось. От сена шел одуряющий запах, в сарае было душно. Без простыни и подушки сухие травы кололись и беспокоили. Я вышел наружу. Было, вероятно, немного за полночь.
В светлых тенях летней ночи я увидел под навесом за сараем Артемия и его работницу, кончавших запрягать лошадь. Мироновна как раз застегивала пряжку вожжей.
— Лом, мешки тут? — спросил мельник громко и сурово, шаря под рядном, расстеленным в телеге. Я затаился.
— Не ездили бы, право, Артемий Евсеич, какая теперь ночь, петухи вот-вот запоют…
Кандауров, не ответив, резко хлестнул лошадь вожжой. Она рванулась и понеслась вскачь. Предутреннюю тишину прорезал пронзительный заливистый свист. Конь с повозкой мгновенно исчез в тумане. Бешеный седок продолжал свистеть и гикать.
Я бесшумно юркнул в сарай и, разбудив Никиту, шепотом рассказал ему о виденном. Он стал тут же обуваться.
Олег Васильевич Волков — русский писатель, потомок старинного дворянского рода, проведший почти три десятилетия в сталинских лагерях по сфабрикованным обвинениям. В своей книге воспоминаний «Погружение во тьму» он рассказал о невыносимых условиях, в которых приходилось выживать, о судьбах людей, сгинувших в ГУЛАГе.Книга «Погружение во тьму» была удостоена Государственной премии Российской Федерации, Пушкинской премии Фонда Альфреда Тепфера и других наград.
Рассказы Олега Волкова о Москве – монолог человека, влюбленного в свой город, в его историю, в людей, которые создавали славу столице. Замоскворечье, Мясницкая, Пречистинка, Басманные улицы, ансамбли архитектора О.И. Бове, Красная Пресня… – в книге известного писателя XX века, в чьей биографии соединилась полярность эпох от России при Николае II, лихолетий революций и войн до социалистической стабильности и «перестройки», архитектура и история переплетены с судьбами царей и купцов, знаменитых дворянских фамилий и простых смертных… Иллюстрированное замечательными работами художников и редкими фотографиями, это издание станет подарком для всех, кому дорога история Москвы и Отечества.
В год Полтавской победы России (1709) король Датский Фредерик IV отправил к Петру I в качестве своего посланника морского командора Датской службы Юста Юля. Отважный моряк, умный дипломат, вице-адмирал Юст Юль оставил замечательные дневниковые записи своего пребывания в России. Это — тщательные записки современника, участника событий. Наблюдательность, заинтересованность в деталях жизни русского народа, внимание к подробностям быта, в особенности к ритуалам светским и церковным, техническим, экономическим, отличает записки датчанина.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.