Избранное - [62]

Шрифт
Интервал

В городке два монастыря — мужской и женский, несколько десятков церквей и часовен. Обыватели — великие охотники до церковных служб, велелепного пения и ревниво следят за убранством своих храмов, заботятся об их служителях так, что тем живется вольготно и беспечально.

Приходы не прочь переманить один от другого осанистого иерея, диакона с густой октавой или регента, способного и с похмелья чинно и стройно руководить хором.

Нельзя не сказать, хоть вкратце, о чинах полиции и жандармского отделения. Правда, и они не проявляют особо кипучей деятельности, но незримо всюду как бы присутствуют и бдят. Нижние чины, те, конечно, не ленятся — обходят свои околотки и посещают самые ничтожные домовладения, обуреваемые готовностью составить протокол по случаю неубранного с улицы мусора, обнаруженного непрописанного жильца и вообще чего угодно, лишь бы получить отступное. Полицейские рангом повыше и приставы обеих частей прогуливаются лишь изредка, да и то разве по самым сытым улицам, и заходят только в торговые заведения попригляднее. Впрочем, купечество городка — народ отзывчивый и без напоминаний не забывает своих охранителей, особенно под двунадесятые и приходские праздники. Приношений набирается столько, что супруга пристава базарной части, после празднования иного угодника или благоверного князя, посылает кухарку на базар сбыть накопившиеся яйца, лишнюю живность или даже штуку-другую набойки с четким, но сбитым узором.

Деятельность полиции «собственно служебная» творится неслышно, но о том, что она творится, свидетельствует возвышающееся на одной из окраин городка, за Ямской слободой, внушительное здание тюрьмы, окруженное высоким каменным баркасом. На этом поприще не поскупились ни земская братия, ни отцы города, ни правительство: острог был выстроен на славу, обширный и несокрушимый — хватило бы места упрятать в него жителей целой волости или даже Благовещенской улицы, тянувшейся без малого через весь город!

Как живет это безмолвное здание, горожане знают мало да, признаться, и не интересуются этим. Разве иногда начнет досужий обыватель пристально вглядываться в бредущего по середине улицы сгорбленного, совсем растерзанного мужичонку, с твердо шагающим за ним бравым солдатом с обнаженной шашкой у плеча, но, не признав в нем знакомого, равнодушно отвернется.

Больше внимания привлекали изредка отправляемые из тюрьмы по чугунке партии из десятка-другого осужденных. Тут уж не обходилось без поспешающей по ухабистому тротуару мещанки, в сбившемся головном платке и с узелком в руке, или крестьянки в лаптях и с котомкой. Они спотыкаются и налетают на встречных, так как сквозь слезы ничего не видят, кроме хмурого лица мужа или отца, шагающего по мостовой в партии, подгоняемой солдатами, в пудовых сапожищах, с ружьями с примкнутыми штыками и шашками.

Однако жители городка считали своим долгом посылать в острог милостыню «несчастненьким», особливо под праздники.

В субботу перед всенощной булочник, не скупясь, наваливает мешок зачерствевших булок и отряжает с ними в тюрьму своего малого; колбасник накладывает куль обрезков и дешевой колбасы — нате, мол, жрите, варнаки, да помните, какой есть Карп Евтихиевич! Сердобольные хозяйки, напекающие к праздникам груды пирогов, посылают арестантам целые корзины снеди; даже нищие обитатели окраин и те копят яйца и урывают из своих крох, чтобы отнести острожникам разговеться на пасху.

Так мирно и плавно текла жизнь городка, некогда пострадавшего от татар, а того более от одного из своих царей, как-то сгоряча, идучи со славного похода против новгородцев, вырезавшего в нем половину мужского населения. Нечего говорить, что волнения пятого года обошли его. В то неспокойное время начальник городской полиции, одержимый жаждой уловлять и пресекать и приводивший в благоговейный трепет своими кровожадными речами завсегдатаев купеческого клуба, пророчивших ему лавры уездного Галифе, так и не нашел случая применить свое незаурядное рвение.

Гремит война, но слишком удалены ее громы, чтобы тревожить эту жизнь — размеренную и тихую, как дремные воды пруда.

Правда, кое-кто с беспокойством косится на возникший за железной дорогой, в нескольких верстах от станции, и быстро расстраивающийся парк узкоколейного оборудования военного ведомства: как-то соблазнительно сияет он по ночам электрическими огнями, тогда как городок чинно освещается керосином. Настораживали и непривычные фигуры рабочих, появлявшихся теперь на улицах. Однако отцы города твердо уповали на то, что это порождение войны упразднится тотчас после ее окончания… Ах, этот вожделенный победоносный конец войны!

2

Узник проснулся, как обычно, до света, но продолжал лежать.

В отверстие стены над дверью, за переплетом частой решетки с кольцами в скрещениях, догорала оплывшая свеча. Ночь, очевидно, подошла к концу, и вот-вот должен был раздаться сигнал подъема. Огонек довольно ярко освещал все в непосредственной близости — закоптелые кирпичи толстой стены и обросшие пыльной паутиной прутья решетки, — но дальше стояли потемки. Лишь привычка к скудному освещению позволяла различать прикрепленный к стене столик с привинченным к полу табуретом и высокую деревянную кадку в углу у двери.


Еще от автора Олег Васильевич Волков
Погружение во тьму

Олег Васильевич Волков — русский писатель, потомок старинного дворянского рода, проведший почти три десятилетия в сталинских лагерях по сфабрикованным обвинениям. В своей книге воспоминаний «Погружение во тьму» он рассказал о невыносимых условиях, в которых приходилось выживать, о судьбах людей, сгинувших в ГУЛАГе.Книга «Погружение во тьму» была удостоена Государственной премии Российской Федерации, Пушкинской премии Фонда Альфреда Тепфера и других наград.


Москва дворянских гнезд

Рассказы Олега Волкова о Москве – монолог человека, влюбленного в свой город, в его историю, в людей, которые создавали славу столице. Замоскворечье, Мясницкая, Пречистинка, Басманные улицы, ансамбли архитектора О.И. Бове, Красная Пресня… – в книге известного писателя XX века, в чьей биографии соединилась полярность эпох от России при Николае II, лихолетий революций и войн до социалистической стабильности и «перестройки», архитектура и история переплетены с судьбами царей и купцов, знаменитых дворянских фамилий и простых смертных… Иллюстрированное замечательными работами художников и редкими фотографиями, это издание станет подарком для всех, кому дорога история Москвы и Отечества.


Рекомендуем почитать
Скрещенья судеб, или два Эренбурга (Илья Григорьевич и Илья Лазаревич)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Танцы со смертью

Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)


Высшая мера наказания

Автор этой документальной книги — не просто талантливый литератор, но и необычный человек. Он был осужден в Армении к смертной казни, которая заменена на пожизненное заключение. Читатель сможет познакомиться с исповедью человека, который, будучи в столь безнадежной ситуации, оказался способен не только на достойное мироощущение и духовный рост, но и на тшуву (так в иудаизме называется возврат к религиозной традиции, к вере предков). Книга рассказывает только о действительных событиях, в ней ничего не выдумано.


Люди неба

Бросить все и уйти в монастырь. Кажется, сегодня сделать это труднее, чем когда бы то ни было. Почему же наши современники решаются на этот шаг? Какими путями приходят в монастырь? Как постриг меняет жизнь – внешнюю и внутреннюю? Книга составлена по мотивам цикла программ Юлии Варенцовой «Как я стал монахом» на телеканале «Спас». О своей новой жизни в иноческом обличье рассказывают: • глава Департамента Счетной палаты игумен Филипп (Симонов), • врач-реаниматолог иеромонах Феодорит (Сеньчуков), • бывшая актриса театра и кино инокиня Ольга (Гобзева), • Президент Международного православного Сретенского кинофестиваля «Встреча» монахиня София (Ищенко), • эконом московского Свято-Данилова монастыря игумен Иннокентий (Ольховой), • заведующий сектором мероприятий и конкурсов Синодального отдела религиозного образования и катехизации Русской Православной Церкви иеромонах Трифон (Умалатов), • руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации Русской Православной Церкви иеромонах Геннадий (Войтишко).


Побеждая смерть. Записки первого военного врача

«Когда же наконец придет время, что не нужно будет плакать о том, что день сделан не из 40 часов? …тружусь как последний поденщик» – сокрушался Сергей Петрович Боткин. Сегодня можно с уверенностью сказать, что труды его не пропали даром. Будучи участником Крымской войны, он первым предложил систему организации помощи раненым солдатам и стал основоположником русской военной хирургии. Именно он описал болезнь Боткина и создал русское эпидемиологическое общество для борьбы с инфекционными заболеваниями и эпидемиями чумы, холеры и оспы.


Кино без правил

У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.