Избранное - [44]
— Василий еще лишее тут раскричался, — продолжала разохотившаяся рассказчица. — По столу кулаком хватил: «Мало ли что про солдатку скажут! А если и так, что же? Бабы от того не убудет. Зато вперед стала бы шелковая — вину свою знала бы, мужа боялась… Нет, это вы ее доняли — небось, как коршуны, всей деревней на нее набросились! У нас кого хочешь расклюют — у, звери!» И прорвало его тут — разрыдался, трясется весь… И каково ему: сам в такой страсти был, калекой возвратился и — на тебе, такое дело… Это кому хошь доведись — заплачет.
Степанида всхлипнула. Ее рассказ успел утомить и расстроить генеральшу: в этих деревнях вечно творятся какие-то ужасы. Мужики пьянствуют, бьют жен, дерутся. Как не быть убийствам и бог знает чему. И все от того, что бога забыли деревенские, священник жаловался — на исповедь не ходят… Она несколько строго посмотрела на Степаниду:
— Эта Ольга потерянная душа была, заповеди нарушила. Ведь это такой грех — наложить на себя руки… — Ее высокопревосходительство наставительно поговорила о нравственности, о христианском смирении, еще о чем-то и замолчала. Степанида терпеливо ждала.
— Никак, туча заходит, ваше высокопревосходительство, — прервала она молчание. — Не угодно ли вам будет пройти к дому? До ужина бы на балконе посидели, а тут не ровен час дождь пойдет, да и сырость как бы не охватила — солнце-то садится.
— Еще рано, да и гроза если и соберется, то не скоро. Сведи меня к беседке покойного барина — ты знаешь, я всегда хожу туда в день приезда…
…Сев на лавку, устроенную вокруг ствола огромной липы, стоявшей посреди лужайки в дальнем конце парка, она отпустила Степаниду.
— Пришли ко мне через час Илью, — распорядилась Елена Андреевна. — Я передумала, мне надо дать ему распоряжения. Только пусть близко ко мне не подходит.
Рабатки с анютиными глазками «Доктор Фауст» составляли как бы траурное обрамление этого уголка. Елена Андреевна сидела неподвижно, прислонившись спиной к стволу дерева. Раздвоившаяся невысоко над землей липа уходила ввысь двумя могучими стволами, увенчанными необъятной кроной. Это было великолепное дерево. Генеральша — небольшая, в длинном черном платье и чепце — походила на жука, сидящего у его подножия.
В облитой солнцем синеве неба появились золотистые отсветы, и края редких облачков слегка порозовели. Деревья замерли. Стихли и птицы. Одни ласточки продолжали летать высоко над деревьями. В вершинах лип слабо жужжали запоздавшие пчелы.
С востока небо понемногу охватывала поднимавшаяся туча. Чем выше она забиралась, тем больше ширилась и разрасталась в разные стороны, не теряя своей плотности. В лучах солнца она казалась черной. Верхний край ее, точно отороченный серебром, стал нависать над парком.
Появились и на западе облака, как бы застывшие на месте. Солнце окрашивало их во всевозможные цвета. Краски переливались, смешивались, густели и меркли. Но росла и тяжелела, словно была налита свинцом, грозовая туча.
В немых листьях порой раздавался шелест. Ветер набегал редкими, слабыми порывами, примеряясь. Под деревьями было по-прежнему тихо. От дуплистых стволов пахло мертвой древесиной.
Елена Андреевна продолжала сидеть одна под деревом, не шевелясь. Красноватые веки приспущены, лицо вытянулось, рот чуть приоткрыт, как в полудреме. Генеральша глубоко задумалась, вся ушла в воспоминания.
Быть может, ей видится, как, тому вечность, она сидит под этим же деревом, но не в черной накидке и траурном чепце, а в светлом платье с турнюром, соломенной шляпке корзинкой, украшенной розочками и муаровой лентой, и в прюнелевых туфельках… Перед ней стоит видный военный в мундире с эполетами и густыми, иссиня-черными бакенбардами и бровями.
Пышные волосы его, взбитые на висках и напомаженные, — совершенное серебро, и это лишь оттеняет моложавость румяного кавалера. Сдерживая звучный голос, бравый артиллерист говорит по-французски, не очень правильно, но бегло и с апломбом:
— Сударыня, я не могу, конечно, предложить вам имя, которое сравнилось бы с вашим, однако, согласившись сделать его своим, вы не только составите счастье человека, давно оценившего ваши редкие качества, но и займете в обществе достойное вас положение, — тут генерал сделал широкий жест рукой, — все здесь склонится перед вами и шестьсот подданных придут приветствовать свою новую госпожу…
Не эта перспектива склонила восемнадцатилетнюю чувствительную и миловидную девицу, какой была в то время Елена Андреевна, выйти за немолодого вдовца, хотя славное имя предков и составляло основную ценность ее приданого.
Почтительно склонивший голову в ожидании ответа генерал так строен, он так неотразимо молодцевато проводит рукой по пышным усам с подусниками, и взгляд его столь жгуч, что будущая генеральша сразу чувствует себя влюбленной. Потупившись и зарумянившись, она тихо говорит: «Да, я согласна», — разумеется, по-французски. Нареченный целует ей руку, и они, разойдясь, чтобы их не видели возвращающимися вместе из парка, идут к дому: Елена Андреевна сообщить о долгожданном событии своей тетушке, гостившей у генерала на правах троюродной сестры и, как бы ненароком, прихватившей с собой свою племянницу, он — в буфетную, подкрепиться.
Олег Васильевич Волков — русский писатель, потомок старинного дворянского рода, проведший почти три десятилетия в сталинских лагерях по сфабрикованным обвинениям. В своей книге воспоминаний «Погружение во тьму» он рассказал о невыносимых условиях, в которых приходилось выживать, о судьбах людей, сгинувших в ГУЛАГе.Книга «Погружение во тьму» была удостоена Государственной премии Российской Федерации, Пушкинской премии Фонда Альфреда Тепфера и других наград.
Рассказы Олега Волкова о Москве – монолог человека, влюбленного в свой город, в его историю, в людей, которые создавали славу столице. Замоскворечье, Мясницкая, Пречистинка, Басманные улицы, ансамбли архитектора О.И. Бове, Красная Пресня… – в книге известного писателя XX века, в чьей биографии соединилась полярность эпох от России при Николае II, лихолетий революций и войн до социалистической стабильности и «перестройки», архитектура и история переплетены с судьбами царей и купцов, знаменитых дворянских фамилий и простых смертных… Иллюстрированное замечательными работами художников и редкими фотографиями, это издание станет подарком для всех, кому дорога история Москвы и Отечества.
Александр Ковинька — один из старейших писателей-юмористов Украины. В своем творчестве А. Ковинька продолжает традиции замечательного украинского сатирика Остапа Вишни. Главная тема повестей и рассказов писателя — украинское село в дореволюционном прошлом и настоящем. Автор широко пользуется богатым народным юмором, то доброжелательным и снисходительным, то лукавым, то насмешливым, то беспощадно злым, уничтожающим своей иронией. Его живое и веселое слово бичует прежде всего тех, кто мешает жить и работать, — нерадивых хозяйственников, расхитителей, бюрократов, лодырей и хапуг, а также религиозные суеверия и невежество. Высмеивая недостатки, встречающиеся в быту, А. Ковинька с доброй улыбкой пишет о положительных явлениях в нашей действительности, о хороших советских людях.
Авторы обратились к личности экс-президента Ирака Саддама Хусейна не случайно. Подобно другому видному деятелю арабского мира — египетскому президенту Гамалю Абдель Насеру, он бросил вызов Соединенным Штатам. Но если Насер — это уже история, хотя и близкая, то Хусейн — неотъемлемая фигура современной политической истории, один из стратегов XX века. Перед читателем Саддам предстанет как человек, стремящийся к власти, находящийся на вершине власти и потерявший её. Вы узнаете о неизвестных и малоизвестных моментах его биографии, о методах руководства, характере, личной жизни.
Борис Савинков — российский политический деятель, революционер, террорист, один из руководителей «Боевой организации» партии эсеров. Участник Белого движения, писатель. В результате разработанной ОГПУ уникальной операции «Синдикат-2» был завлечен на территорию СССР и арестован. Настоящее издание содержит материалы уголовного дела по обвинению Б. Савинкова в совершении целого ряда тяжких преступлений против Советской власти. На суде Б. Савинков признал свою вину и поражение в борьбе против существующего строя.
18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.