Избранное - [4]

Пока все они остаются типическими обстоятельствами жизни действующих лиц, хоть отчасти обуславливая их мировосприятие, склад характера, или освещены лирическим чувством: в знании, умении — гордость рабочего человека! — за ними следишь с интересом. Но коль скоро типизация уступает место классификации, утрачивая прямую художественную «пользу», угасает и эстетический интерес.

Полнокровной реалистической типизации и стал в 50-х годах усиленно учиться Петер Вереш. Облекать обязательный общеисторический взгляд, социально-логический костяк в живую душевную плоть. Постигать и доносить необъятный драматический макрокосм — от политики до быта — через микрокосм: через глубинное, личное вплоть до простейших его, первоначальных зародышевых клеточек.

В одном из дневников (еще 1951 года!), не отступаясь от эпического замаха, от почетной миссии «историка жизни народной», но и не переоценивая себя, Вереш честно отмечал два недостатка, мешавших ему как художнику, одновременно две свои насущные писательские задачи:

«…Подняться до так называемого общечеловеческого. Проблему крестьянина возвысить до проблемы человека… И знаю главную свою беду: чрезмерную склонность к социографической детализации… Факты в сердце, в нервы, во весь внутренний склад внедриться должны…»

Сознательно относившийся к своему творчеству, писатель сам, значит, видел — и постепенно преодолевал — проступившую у него самостийность житейской и исторической обстановки, что мешало вполне построить, «очеловечить» характеры. Уже сборник «Испытание» не только за тему встретил признание. Исторический рассвет, победа социализма изображались в нем не просто на полях, а прежде всего в душах. Пронырливый, всеми лукавыми извилинами собственнической психологии противящийся новому Варга, думающий думу своей горемычной жизни и свершающий выбор в пользу артельного житья-бытья Данко, дающий первый решительный бой старому миру Барна — все это, вместе с ушедшими еще дальше Балогом и Кишем, поистине была история в лицах: очеловеченные, индивидуализированные грани ее и стадии.

Уже тогда начал понемногу открывать, исследовать писатель и более тонкие, сокровенные душевные движения, делавшие «крестьянина» всецело «человеком». Параллельно с трилогией, из одного материала родилось несколько самостоятельных рассказов, в которых с прежде неведомым, пожалуй, Верешу совершенством воплотилась овладевшая его помыслами эстетическая необходимость: одушевить, психологизировать повествование.

Таков «Детский гнев» (1954), где сдержанно-проникновенно описано первое потрясение неопытной, доверчивой детской души, первое смутное пробуждение наивной, но определенно шевельнувшейся «классовой ненависти» при виде грубого самоуправства приказчика и незабываемых, непрощаемых материнских слез… Или «Женская верность» (1954) — рассказ, с трогательно-интимной стороны дорисовывающий облик жены. Яни Балога Юльчи и все их взаимоотношения. С той неожиданной стороны, в трудные будни, когда лучшей «классовой» доблестью оказывается истинная, до высочайшей человечности идущая супружеская верность: обоюдная поддержка, беспредельное доверие и самоотдача — полное внутреннее единение…

К последнему десятилетию своей жизни Вереш уже вполне овладел новой лирико-психологической манерой. Этап этот ознаменовали, в частности, роман «Разборчивая девушка» (1960), повествовательный цикл «Прихвостень» (1962), рассказ «Маленькая осенняя буря» (1962) и другие. Объемные образы людей, в чей внутренний мир, во все его измерения писатель пытливо вникает, — вот главное его достижение.

Раньше всего ему, конечно, не хотелось бы утратить ничего от той чистой, здоровой трудовой морали, которую он с самого начала отделял от эгоизма, голой корысти, выводил из народно-коллективистских начал, направляя в социально-сознательное русло. И вот, столько своего, заветного, в том числе автобиографического вложив в образы бунтарей, социалистов, Вереш теперь словно бы отступает опять лишь к добрым чувствам, элементарным трудовым добродетелям: честности, порядочности, терпеливой самоотверженности (Бора в «Разборчивой девушке», духовная сестра Юльчи из «Женской верности» и Йожи Майороша из «Дурной жены», 1954).

Не ослабилась ли тем самым социальная заостренность его новых книг?.. Ведь одними нравственными добродетелями с нуждой, кабалой не сладишь. Этот мотив продолжает звучать, даже особо, почти назидательно подчеркивается и в «Разборчивой девушке». Самое большее, чего достигает Бора, это лишь счастье матери, жены, «наседки».

Но речь, по сути, уже не о том. Социалистическая мораль неотрывна от гуманно-демократической, вырастает из нее, исторически ее продолжая, — вот что важно. И если твердая Бора, не изменив себе, дождалась, добилась своего Иштвана, если Юльча всей душой вошла, нежно-заботливо перелилась в мужа в трудный для них час, сердечная эта неуступчивость, повторяя слова Вереша, — не менее сложная и острая «классовая борьба», хотя своя, домашняя, нравственная. Именно ею привлекателен, даже в неуклюжей наивности своей, равно политической и супружеской, и другой неисправимый альтруист — Йожи Майорош.