Избранное в 2 томах. Том 2 - [28]

В один из этих тревожных дней капитан Звягинцев, который теперь выполнял обязанности начальника школы, собрал курсантов и объявил:

— Мы переданы в подчинение командованию фронтом. Занятия продолжаем. Но кое-кому из вас, товарищи, придется послужить в действующих частях: там большая нехватка радистов. Нам приказано выделить нескольких. Позволит обстановка — постараемся вернуть их.

«А меня — возьмут или нет?» — взволновалась Саша. Ей, как и многим ее товарищам, хотелось на фронт, но она боялась, что девушек не станут посылать.

Однако скоро ее вызвали и сказали, что направляют в одну из дивизий, обороняющих подступы к Сталинграду. Капитан Звягинцев выдал ей новенькую красноармейскую книжку, предупредил:

— Пока забудь, что ты Клава Васильева. Книжка твоя на имя Натальи Алмазной.

…Стена вся в выбоинах от осколков. Возле нее, меж груд кирпичей рация, трубка в руке: «Кедр», «Кедр», я — «Береза», прием! «Кедр», «Кедр», я — «Береза»!..» Проводной связи со штабом дивизии нет, немцы прорвались на правом фланге, отрезали полк от тылов… Приказано установить радиосвязь со штадивом. «Кедр», «Кедр», я — «Береза», прием! «Кедр», «Кедр», я — «Береза»!.. Со свистом, пришепетывая и угрожающе курлыча, поверху проносится мина. Еще мина… Не до них! Связь с «Кедром» есть! Сверху, от оконного проема, где наблюдательный пункт, откликается майор, командир полка. «Молодец, Наташа, ты и в самом деле алмазная, добилась!» — и берет из ее руки трубку. А потом, кончив разговор с комдивом, говорит: «Переходим на новый КП». Быстро собрана рация. Идут через пустырь, по расковырянной снарядами траншее. И вдруг откуда-то сверху обрушивается вихрь земли. Падая, Саша успевает подумать: «Не разбить бы рацию…»

При ранении боль не всегда приходит сразу. И не в первые мгновения поймешь, что ранен… Только через некоторое время плечо и бедро становятся нестерпимо горячими, одежда липнет к телу и при каждом движении от плеча, как током, бьет болью.

А потом госпиталь. Слабость во всем теле, — наверное, крови потеряно немало. Туго стянуто повязкой плечо. И голос — ласковый, почти материнский: «Ну, девочка, на первый раз отделалась счастливо. Всего-навсего множественные осколочные мелкие ранения. Наберись терпения, будем извлекать».

Терпения набралась. Не вскрикнула ни разу, когда врачи вытаскивали десятки крохотных осколочков. А вот на то, чтобы вылежать в госпитале весь срок, терпения не хватило. Уже через неделю уговорила санитарку принести гимнастерку, сапоги. Оделась, потихоньку пробралась на улицу, «голоснула» на дороге и в тот же день добралась до своего полка.

…Развалины, камни, припорошенные пылью, поднятой разрывами. Где-то близко короткими торопливыми очередями перекликаются автоматы. Немцы пытаются пробиться к Волге на участке полка. Но полк стоит. Со штабом дивизии действует телефонная связь, рация пока без дела. Но людей на КП мало, и дело Саше нашлось — поставили наблюдателем. Командный пункт полка почти на самом переднем крае. Немцы могут появиться в любой момент, надо глядеть в оба… Из окопчика, к которому примыкает блиндаж командира полка, хорошо виден передний край немцев — дальняя сторона пустыря, где несколько длинных сараев, от которых остались только полуразбитые стены.

— Алмазная! К командиру полка!

— Наташа! — говорит ей в блиндаже майор. — Звонили из штадива, откомандировываем тебя туда, откуда к нам прибыла. Жаль расставаться, солдат ты хороший, но приказ есть приказ.

«Где вы теперь, товарищ майор, и вы, друзья-однополчане? Может быть, кто жив и не ранен, воюет уже здесь, в Белоруссии…»

Оглушающе лязгает сброшенный дверной засов. Пронзительно скрежещет, открываясь, дверь.

— Ти, фройлен большевик! Виходить!

РОЗ-МАРИ КОППЕ

Если бы гестаповцы окончательно потеряли надежду выведать от Саши то, что хотели, они давно уже казнили бы ее и, если бы могли, казнили бы снова и снова под каждым из ее имен. И, может быть, дважды и трижды казнили бы за то, что сделала она под самым необычным из всех имен, какие брала на себя, — под именем Роз-Мари Коппе.

…Солнце уже перевалило за полдень, когда Саша свернула с пыльного проселка и вошла в березовую рощицу, подступавшую вплотную к нему. Под ногами мягко шелестела высокая, уже привядшая трава, усыпанная желтыми и коричневыми листьями. Углубившись в березняк подальше, где темнели заросли орешника, Саша присела на землю, вытащила из кошелки «Северок», завернутый в мешковину, и тщательно запрятала его под раскидистым ореховым кустом. Через несколько минут из рощи на проселок вышла не та деревенская девушка в белом платочке, в неказистом выгоревшем платье и растоптанных башмаках, которая перед этим вошла в нее. Из рощи вышла девушка с аккуратно уложенной прической, в платье с белым воротничком и в хорошо сшитой жакетке, в изящных туфельках. Пожалуй, только видавшая виды кошелка не совсем гармонировала с ее обликом.

Выйдя на дорогу, Саша пошла по обочине, ступая осторожно, чтобы не запылить впервые надетых туфель. До Щигров было совсем недалеко, и она хотела явиться туда нарядной. Саша крепко прижимала к себе сумочку, в которой лежали документы. Она была уверена, что они не подведут. Но все-таки… Главное, не выдать себя ничем — ни взглядом, ни дрожью пальцев…