Избранное в 2 томах. Том 2 - [22]
Толстый, рыжий, немолодой, с расстегнутым по случаю жары воротником мундира, Шверер встретил Сашу приветливо.
— Ну, чего плачешь? — спросил он ее на чистейшем русском языке. — Ни в чем не виновата, так домой отпустим. Не реви.
А Саша, размазывая по щекам концом головного платка слезы, старалась вовсю: с самого начала она решила, что, как только начнут допрашивать, прикинется напуганной деревенской девчонкой, простоватой и наивной.
— Так говоришь, ты из села Рог-Колодец? — спросил Шверер, заглядывая в переданную ему полицаем справку. — Кто тебе этот документ выдавал?
— Староста.
— Его фамилия?
Саша назвала.
— Кто у тебя там родственники?
Она перечислила и всхлипнула:
— Отпустите же меня, бога ради. У меня тетя больная…
— Ничего, ничего, — кивнул Шверер. — Скоро вернешься к тете. Только повтори еще раз мне свою легенду.
— Какую легенду? — с нарочитым удивлением спросила Саша плачущим голосом. — Не знаю я ничего!
— Своей легенды не знаешь? — улыбнулся Шверер. — Ну ладно, ладно. Ты на «Северке» работаешь?
— Я в артели работала! — ответила Саша. — А потом в своем хозяйстве. Сейчас тете помогаю.
— И давно ты с нею познакомилась?
— С тетей-то? Да я ее с младенчества знала.
— Допустим… У нее ты давно?
— С неделю… Ой, что ж я такого сделала, чтоб меня хватать? Пожалейте же вы меня, ни в чем я не виноватая!..
Саша старалась, чтобы выглядеть как можно более запуганной и жалкой. Ей показалось, что Шверер уже введен в заблуждение этой игрой. Добродушно улыбаясь, он вышел из-за письменного стола, приблизился к ней, тронул за плечо:
— Ну что ты слезы льешь, дурочка? Я ж тебя не собираюсь есть живьем. Просто надо все выяснить и проверить. Твоя хозяйка — в самом деле твоя тетя?
— Да чья ж? Что же я до чужой тети пойду?..
— А кто тебе к ней пароль дал?
— Какую пароль? Не видала я никакой пароли!
Саша поняла, что Шверер ее основательно подозревает. Хотя она каждый раз меняла место, с которого вела передачу, но, может быть, немцы уже пеленговали ее «Северок»? Не ради ли этого Шверер находится здесь?
Игра, похожая на игру кошки с мышью, продолжалась… Шверер прикидывался, что во всем верит напуганной девушке, и вдруг, глядя Саше прямо в глаза, задавал вопрос, из которого явствовало, что он подозревает в ней разведчицу-радистку. Но ни разу ему не удалось застать Сашу врасплох: она продолжала искусно вести свою роль.
В конце концов Шверер прекратил расспросы. В раздумье побарабанил толстыми пальцами по столу:
— Ну что же, Таисия… Как у вас в России говорят, бог правду любит. Я тоже люблю правду. Если ты мне говорила правду, я тебя отпущу. С миром, как говорят по-русски. Но если ты меня пытаешься обмануть — тебе будет плохо. Понимаешь? Я хочу тебе дать добрый отеческий совет: если ты пыталась меня обмануть, признайся лучше сразу. Потом это будет тебе стоить дороже. Даже очень дорого. А теперь — иди, подумай немножко.
Саша вышла из кабинета Шверера. За дверью, в коридоре, ожидал ее не полицай, который привел ее, а немец-унтер из комендатуры. Он, очевидно, уже получил от Шверера распоряжение, как поступить с задержанной. Ни слова не говоря, он вывел ее во двор и движением руки приказал пройти в конец его. Саша сделала несколько шагов и вздрогнула: в углу двора стояла виселица, на ней — чье-то тело.
Унтер взял Сашу за плечо и молча подтолкнул к виселице, как бы приказывая: «Смотри!» Она увидела босые, безвольно вытянутые ноги, пестренькое ситцевое платье, шею, туго перехваченную веревкой, синее, странно спокойное, словно во сне, лицо с черными губами, светлые волосы, беспорядочно закрывшие лоб…
Той, на виселице, вряд ли было лет больше, чем Саше…
Показав на грудь повешенной, унтер что-то буркнул. И Саша только сейчас заметила там доску, висящую на веревке, перекинутой через шею. На доске крупными черными буквами было написано:
«Она молчала на допросах».
Выждав немного, унтер подвел Сашу к погребу-леднику: земляная крыша, впереди — кирпичная стена с дверью. Такие погреба в каждой усадьбе на Курщине.
«Входи!» — молча показал унтер, открыв тяжелую дверь. Едва Саша переступила порог, дверь сразу же захлопнулась, и непроницаемая тьма сомкнулась вокруг. Снизу несло холодом. Наверное, там еще остался лед. В таких погребах он не тает подолгу.
Саша присела у дверей, на самой верхней ступеньке. Но холод доставал ее и здесь — ведь на ней было только платье из тонкого ситчика да туфли на босу ногу…
Ее вывели лишь на следующий день. В первый миг зажмурилась от света. Оказывается, и за сутки можно отвыкнуть от солнца.
И вот она снова стоит перед Шверером. Он смотрит в упор:
— В селе Рог-Колодец Таисии Беловой нет и не было. Ты — партизанская разведчица. Видела ту, во дворе? Если не хочешь болтаться на веревке, как она, — признавайся во всем. Согласишься работать на нас, не только освободим — наградим. Довольна будешь.
— Ничего я не знаю! — заговорила Саша плаксивым голосом, как и накануне. — Малограмотная я, что вы с меня спрашиваете невесть что…
Шверер вышел из терпения. По его вызову в кабинет явились два унтера. Саша взглянула на них, и все в ней сжалось: догадалась, кто они такие и какова их «работа» в комендатуре.
Есть такая военная медаль — "За оборону Севастополя". На ней рядом с солдатом изображён матрос, а возле них — якорь и две пушки. Матрос и якорь потому, что Севастополь — город флотский. Стоит он на берегу Чёрного моря. Он очень красив, наш город-герой Севастополь. Все дома в нём построены из белого камня. Синее море, белый город, голубое небо… Когда фашисты напали на нашу Родину, очень хотелось им захватить Севастополь — самый важный военный порт на Чёрном море, главную базу Черноморского флота…
Книжка из серии «Дедушкины медали», рассказывающая о медали «За оборону Одессы».[4] — так обозначены номера страниц.
Книга о подвигах разведчиков в годы Великой Отечественной войны. Разведчикам приходилось прыгать с парашютом, лазить по горным кручам, водить катера, нырять в ледяную быстротечную дунайскую воду. Они были меткими стрелками, умели драться врукопашную, без шума снимать вражеских часовых, захватывать «языков».Рисунки А. Лурье.
Документальное повествование о боевых действиях Пинской, Волжской и Днепровской военных флотилий, о героических подвигах моряков, вступивших в войну неподалеку от Бреста и прошедших с боями от Волги до Шпрее, от Сталинграда до Берлина. Шквалы артиллерийского огня обрушивали они на тылы врага, «на колесах» перемещали свои боевые корабли с одной реки на другую, высаживали дерзкие десанты, помогая войскам форсировать водные преграды…Книга рассчитана на массового читателя, в первую очередь на молодежь.
В первый том избранного вошли произведения, главенствующей темой в которых является — защита Отечества.В романе «Завещаю тебе» и повестях «Вечный пропуск», «Знамя», «Прими нас, море» созданы интересные образы солдат, матросов, наделенных высоким чувством долга, войскового товарищества, интернационализма.Издание рассчитано на массового читателя.
…Пройдены многие фронтовые дороги, что ведут на запад. Позади Волга, курские степи, брянские леса. Уже за Днепром, по украинской земле, очищая ее от врага, идут бойцы. С ними, воинами нашей прославленной пехоты, мы встречаемся на страницах этой книги в тяжелом ночном бою среди лесной чащи поздней осенью сорок третьего года где-то западнее Киева и расстаемся солнечным летним утром далеко за пределами родной земли, в горах Трансильвании, где они продолжают победный путь.Все три повести сборника («Знамя», «На поле Корсуньском», «Здравствуй, товарищ!») как бы продолжают одна другую, хотя каждая из них является самостоятельным произведением, а две последние объединены общими героями.
«Константин Михайлов в поддевке, с бесчисленным множеством складок кругом талии, мял в руках свой картуз, стоя у порога комнаты. – Так пойдемте, что ли?.. – предложил он. – С четверть часа уж, наверное, прошло, пока я назад ворочался… Лев Николаевич не долго обедает. Я накинул пальто, и мы вышли из хаты. Волнение невольно охватило меня, когда пошли мы, спускаясь с пригорка к пруду, чтобы, миновав его, снова подняться к усадьбе знаменитого писателя…».
Впервые в истории литературы женщина-поэт и прозаик посвятила книгу мужчине-поэту. Светлана Ермолаева писала ее с 1980 года, со дня кончины Владимира Высоцкого и по сей день, 37 лет ежегодной памяти не только по датам рождения и кончины, но в любой день или ночь. Больше половины жизни она посвятила любимому человеку, ее стихи — реквием скорбной памяти, высокой до небес. Ведь Он — Высоцкий, от слова Высоко, и сей час живет в ее сердце. Сны, где Владимир живой и любящий — нескончаемая поэма мистической любви.
Роман о жизни и борьбе Фридриха Энгельса, одного из основоположников марксизма, соратника и друга Карла Маркса. Электронное издание без иллюстраций.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Жизнь моя, очень подвижная и разнообразная, как благодаря случайностям, так и вследствие врожденного желания постоянно видеть все новое и новое, протекла среди таких различных обстановок и такого множества разнообразных людей, что отрывки из моих воспоминаний могут заинтересовать читателя…».
Творчество Исаака Бабеля притягивает пристальное внимание не одного поколения специалистов. Лаконичные фразы произведений, за которыми стоят часы, а порой и дни титанической работы автора, их эмоциональность и драматизм до сих пор тревожат сердца и умы читателей. В своей уникальной работе исследователь Давид Розенсон рассматривает феномен личности Бабеля и его альтер-эго Лютова. Где заканчивается бабелевский дневник двадцатых годов и начинаются рассказы его персонажа Кирилла Лютова? Автобиографично ли творчество писателя? Как проявляется в его мировоззрении и работах еврейская тема, ее образность и символика? Кроме того, впервые на русском языке здесь представлен и проанализирован материал по следующим темам: как воспринимали Бабеля его современники в Палестине; что писала о нем в 20-х—30-х годах XX века ивритоязычная пресса; какое влияние оказал Исаак Бабель на современную израильскую литературу.