Избранное в 2 томах. Том 2 - [12]

Шрифт
Интервал

Его привыкли видеть на каждом спектакле. Он приходил аккуратно к началу и высиживал до конца, независимо от того, смотрит он эту пьесу первый, второй или, может быть, десятый раз. Покурив наскоро в антракте за кулисами, он спешил на свое место, как только помреж давал второй световой сигнал. В промежутках между торопливыми затяжками табачного дыма он успевал высказывать актерам только беглые замечания — не столько об их игре, сколько о своем отношении к исполняемым ими персонажам: «буржуй, стерва», «гидра», «контра» или «наш братишка». Приходил он в театр не через главный вход, а через актерский, прямо за кулисы, и смотрел постановку тоже из-за кулис, устроившись под мостиком электротехника на огромных рулонах реквизированных ковров, рядом с работником, на обязанности которого было тянуть веревку занавеса. Если занавес «заедало», он хватался за веревку сам, и тогда против его могучих мускулов не могли устоять никакие узлы, никакое «заедание». Запаздывавших на выход актеров он подгонял озабоченным и недовольным: «Шмал, шмал, обратно опаздываешь, паразит!»

Когда комиссар театра вывесил за кулисами тарификацию — точнее говоря, распределение красноармейского пайка и «марок» среди актеров — с печатью военкомата и подписью начагитпросвета, то и он, внимательно прочитав тарификацию, вынул из-за обшлага шинели огрызок карандаша и подмахнул внизу наискосок, рядом с подписью начагитпросвета:

«Присоединяюсь!

      От гарнизона:

            командир бронепоезда «Верный»

Князь Ковский».

Его фамилия была Князьковский. Но вторую букву «К» он выводил выше строки, как прописную, и перед ней делал небольшой интервал. Получалось таким образом: Князь Ковский.

На нем была матросская бескозырка с георгиевскими ленточками, темно-коричневая матросская шинель и высоченные охотничьи ботфорты с графскими гербами на голенищах. На поясе с правой стороны он носил наган, с левой — две гранаты с деревянными ручками. На груди, повыше пояса, висел бинокль «цейс», чуть пониже — офицерский порттабак. В порттабак вмещалось, самое меньшее, сразу три пачки махорки, и он угощал ею всех, вынимая из своей бескозырки книжечку папиросной бумаги, сделанную из старых чайных бандеролей царского времени. Свой бронепоезд, сооруженный из длинных угольных пульманов, выложенных изнутри мешками с балластом, он наименовал «Верный» — в честь тральщика, с которого началась его широкая дорога в жизнь.

В театре к «князю Ковскому» привыкли сразу. Около печки, в углу актерской костюмерной, он появлялся за полчаса до начала спектакля и внимательным, хозяйским глазом следил оттуда, как гримировались и одевались актеры. Он чаще всего молчал, но от его быстрого внимательного взгляда ничего не ускользало. «Патлы, патлы!» — сердито кричал он, если актер неаккуратно надевал парик и из-под него виднелись собственные волосы. «Собачью радость поправь», — бросал он недовольно, если у кого-нибудь из-под фрака выглядывал уголок плохо пристегнутой манишки. «А усы, усы где?» — возмущался он, если кто-нибудь из исполнителей на втором или третьем спектакле почему-то решал изменить грим персонажа и играть его не с усами, а начисто выбритым. Актерская костюмерная была у нас одна и для актеров и для актрис, и, ясное дело, и те и другие уже давно привыкли не считаться с предрассудками: раздевались и переодевались, не обращая внимания на присутствующих. Но Князьковский педантично соблюдал правила приличия. «Отвернитесь, хлопцы», — укоризненно говорил он, как только замечал, что какая-нибудь из актрис неожиданно появлялась среди костюмерной в одних панталонах. И он сам первый быстро отворачивался к печке, искоса, из-под руки поглядывая, закончен ли уже туалет, и можно ли снова занять свое место. С третьего представления Князьковский уже знал каждую пьесу наизусть. Он точно запоминал все паузы, выходы и мизансцены. И если кто-нибудь из исполнителей не сразу подхватывал реплику, поданную суфлером, лицо Князьковского багровело, и он, высунувшись из-за кулис, со своих ковров, изо всех сил шептал реплику своим простуженным басом.

Иногда, если бронепоезд «Верный» должен был после боя становиться в железнодорожные мастерские на ремонт, Князьковский с самого утра появлялся в театре на репетиции. Тогда, поймав кого-нибудь из свободных актеров, он тащил его в угол, за кулисы, и там заставлял выбивать чечетку, настойчиво и неутомимо. Он знал двадцать семь вариантов чечетки: дрибушечки, плаз, колеса, походкой, в три четверти, с паузой, вольно — и еще другие. Он подтыкал за пояс полы шинели, подтягивал повыше ботфорты и, придерживая руками наган, гранаты и бинокль, долбил ногами пол час, два и три подряд. Если же его очередного ученика вызывали на выход, он хватал тут же другого, только что освободившегося, потом третьего и четвертого, утирал пот с лица, заламывал бескозырку на затылок и жарил чечетку, вкладывая в нее всю свою душу.

На премьеры Князьковский часто приносил подарки. Актеры получали от него по пачке махорки и по четыре камушка для зажигалок на брата. Актрисы — то по куску мыла для стирки, то по катушке ниток на двоих, то даже — «в лотерею» — пару чулок, отобранных особым отделом у контрабандистов. Администратору театра он приносил оберточную бумагу, на которой печатались билеты для платных спектаклей в выходной день актера. Парикмахеру Полю — полкилограмма несоленого смальца для грима и разгримировальной мази. Если же к очередной премьере необходим был какой-то необыкновенный реквизит, который невозможно было достать в боевой обстановке фронта девятнадцатого года, — штофные портьеры, синагогальные семисвечники, епископскую митру, живого гуся, — то Князьковский добывал все это прямо-таки со дна морского и приносил в театр на веки вечные. Слово «реквизит» Князьковский, однако, выговорить не мог и произносил его проще: «реквизиция». Мало-помалу помреж, составляя реквизитные списки к очередной постановке, перестал обращаться в агитпросвет и попросту передавал их Князьковскому.


Еще от автора Юрий Корнеевич Смолич
Избранное в 2 томах. Том 1

В первый том «Избранного» советского украинского писателя Юрия Смолича (1900–1976) вошла автобиографическая трилогия, состоящая из романов «Детство», «Наши тайны», «Восемнадцатилетние». Трилогия в большой степени автобиографична. Это история поколения ровесников века, чье детство пришлось на время русско-японской войны и революции 1905 года, юность совпала с началом Первой мировой войны, а годы возмужания — на период борьбы за Советскую власть на Украине. Гимназисты-старшеклассники и выпускники — герои книги — стали активными, яростными участниками боевых действий.


Владения доктора Гальванеску

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Язык молчания. Криминальная новелла

В очередном выпуске серии «Новая шерлокиана» — «криминальная новелла» украинского прозаика и драматурга Ю. Смолича (1900–1976) «Язык молчания», вышедшая отдельным изданием в Харькове в 1929 г.


Рассвет над морем

Роман «Рассвет над морем» (1953) воссоздает на широком историческом фоне борьбу украинского народа за утверждение Советской власти.


Ревет и стонет Днепр широкий

Роман Юрия Смолича «Ревет и стонет Днепр широкий» посвящен главным событиям второй половины 1917 года - первого года революции. Автор широко показывает сложное переплетение социальных отношений того времени и на этом фоне раскрывает судьбы героев. Продолжение книги «Мир хижинам, война дворцам».


Мир хижинам, война дворцам

Первая книга дилогии украинского писателя Ю.Смолича, роман “Мир хижинам, война дворцам”, посвящена революционным событиям 1917 года на Украине и за её пределами, в частности и Петрограде.Содержание книги охватывает период с Февральской революции до исторических июльских дней. На фоне общественных событий раскрываются судьбы героев романа — и среди них целого ряда лиц исторических, выведенных автором под их собственными именами.Ю.Смолич использует и разрабатывает в книге огромный фактический материал, который в ряде случаев до сих пор широко не публиковался.Вторая книга — “Ревет и стонет Днепр широкий” — посвящена борьбе за установление советской власти на Украине.


Рекомендуем почитать
Войди в каждый дом

Елизар Мальцев — известный советский писатель. Книги его посвящены жизни послевоенной советской деревни. В 1949 году его роману «От всего сердца» была присуждена Государственная премия СССР.В романе «Войди в каждый дом» Е. Мальцев продолжает разработку деревенской темы. В центре произведения современные методы руководства колхозом. Автор поднимает значительные общественно-политические и нравственные проблемы.Роман «Войди в каждый дом» неоднократно переиздавался и получил признание широкого читателя.


«С любимыми не расставайтесь»

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Звездный цвет: Повести, рассказы и публицистика

В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.


Тайна Сорни-най

В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.


Один из рассказов про Кожахметова

«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».


Российские фантасмагории

Русская советская проза 20-30-х годов.Москва: Автор, 1992 г.