Избранное: Тысячекрылый журавль. Снежная страна. Новеллы. Рассказы. Эссе - [74]
— Слушай, я не могу идти домой. Знаешь, когда я проснулась? Когда горничная принесла горячих углей для хибати. Я так и подскочила от ужаса. Стыд-то какой! На седзи уже солнце. Пьяная вчера была, вот и заспалась.
— А сколько сейчас времени?
— Уже восемь.
— Пойдем в бассейн, что ли, искупаемся. — Симамура поднялся с постели.
— Да ты что?! Еще увидит кто-нибудь в коридоре.
Комако была сейчас сама скромность.
Когда Симамура вернулся из бассейна, она старательно убирала номер. Голова у нее была закутана полотенцем.
Тщательно протерев даже ножки стола и хибати, она привычным жестом разровняла в жаровне золу.
Симамура разлегся на татами, сунул ноги под одеяло и закурил. Пепел сигареты упал на пол. Комако тут же вытерла пол носовым платком и подала Симамуре пепельницу. Он беззаботно рассмеялся. Рассмеялась и Комако.
— Вот обзаведешься семьей, так небось только и будешь делать, что пилить мужа.
— Разве я тебя пилю? Такая уж я уродилась. Надо мной все смеются, что я даже белье, приготовленное для стирки, аккуратно складываю.
— Говорят, характер женщины можно узнать, заглянув в ее комод.
Когда они завтракали, весь номер буквально утопал в ярком утреннем солнце. Пригревшись, Комако подняла глаза на ясное, прозрачное, бездонное небо.
— Погода-то какая! Надо мне было пораньше пойти домой и позаниматься на сямисэне. В такой день получается совсем особый звук.
Далекие горы мерцали нежно-молочным сиянием, словно окутанные снежной дымкой.
Вспомнив слова массажистки, Симамура предложил ей поиграть здесь. Комако тут же вышла позвонить домой, чтобы ей принесли во что переодеться и ноты нагаута [28].
Неужели в том доме, где он был вчера днем, есть телефон, подумал Симамура. В его памяти опять всплыли глаза Йоко.
— Та самая девушка принесет?
— Может, и она.
— Я слышал, ты помолвлена с сыном учительницы?
— Господи, когда это ты услышал?
— Вчера.
— Ты все же чудной какой-то. Если вчера услышал, отчего же сразу не сказал?
На этот раз Комако ясно улыбалась, не то что вчера днем.
— Трудно говорить об этом, если относишься к тебе так, как я отношусь, небезразлично.
— Болтаешь ты все, а сам ничего такого и не думаешь. Терпеть не могу токийцев! Все они врут.
— Видишь, ты сама, как только я заговорил об этом, переводишь разговор на другую тему.
— Вовсе не перевожу! И что ж, ты поверил?
— Поверил.
— Опять врешь! Не поверил ведь!
— Как сказать… Мне это показалось немного странным. Но ведь говорят, что ради жениха ты и в гейши пошла, хотела заработать на его лечение.
— Противно, как в мелодраме… Нет, мы с ним не помолвлены, хотя многие думали, что это так. А что я в гейши пошла, тут уж он вовсе ни при чем. Просто надо выполнить свой долг.
— Все загадками говоришь.
— Хорошо, скажу яснее. Наверно, было такое время, когда учительница мечтала женить сына на мне. Но она ни слова об этом не сказала, про себя мечтала, а мы с ним лишь догадывались о ее желании. Но между нами никогда ничего не было. Вот и все.
— Друзья детства.
— Да. Но мы не все время росли вместе. Когда меня продали в Токио, он один меня провожал. Об этом у меня написано в самом первом дневнике.
— Остались бы жить в портовом городе, теперь бы уже были мужем и женой.
— Не думаю.
— Да?
— А чего ты, собственно, беспокоишься? И вообще он скоро умрет.
— Пожалуй, нехорошо, что ты дома не ночуешь.
— А по-моему, нехорошо, что ты об этом говоришь. Я поступаю так, как хочу, и даже умирающий не может мне запретить.
Симамуре нечего было возразить.
Однако Комако по-прежнему ни слова не сказала об Йоко. Почему?
Да и с какой стати Йоко, так самозабвенно, так по-матерински ухаживавшая в поезде за мужчиной, будет приносить Комако во что переодеться. Йоко привезла умирающего в тот дом, где живет Комако…
Симамура, как обычно, витал где-то далеко, погруженный в свои причудливые предположения.
— Кома-тян, Кома-тян! — позвал тихий прозрачный голос, тот, прекрасный…
Это был голос Йоко.
— Спасибо, иду! — С этими словами Комако вышла в соседнюю комнату, вторую комнату в номере Симамуры. — Йоко-сан, ты одна? И как только дотащила, тяжело ведь!
Йоко, кажется, ничего не ответив, ушла…
Комако попробовала третью струну, подтянула ее заново, настроила сямисэн. И этого было достаточно, чтобы Симамура понял, как прозрачно будет у нее звучать инструмент. А вот около двадцати сочинений для сямисэна музыканта Кинэя Ясити эпохи Бунка [29] оказались для него совершенной неожиданностью. Он обнаружил их в свертке нотных упражнений, положенном Комако на котацу. Симамура взял их, развернул.
— Ты упражняешься по этим сочинениям?
— Да, здесь ведь нет учительницы. Ничего не поделаешь.
— Учительница у тебя дома.
— Она же парализована.
— Пусть парализована, но на словах-то она объяснить может!
— Вот именно, что не может, язык у нее парализован. Танцами она еще кое-как руководит, левой, действующей рукой показывает. А от сямисэна только глохнет.
— А ты разбираешься в диактрических знаках?
— Отлично разбираюсь.
— Небось, торговцы нотами страшно довольны, что в такой глуши не какая-нибудь там дилетантка, а профессиональная гейша занимается с таким усердием.
