Избранное: Тысячекрылый журавль. Снежная страна. Новеллы. Рассказы. Эссе - [105]

Мы с Эйкити без остановки отшагали пять-шесть кэнов.

— Важность какая! Можно выдернуть и вставить золотые, — вдруг донесся голос танцовщицы.

Я обернулся. Танцовщица шла рядом с Тиёко, матушка несколько позади, рядом с Юрико. Не замечая, что я оглядываюсь и прислушиваюсь, Тиёко подхватила:

— Правда, правда. Надо бы ему сказать.

Верно, разговор шел обо мне. Тиёко сказала, что зубы у меня неровные, а танцовщица возразила, что можно вставить золотые. Обсуждали мою наружность, но это не обидело меня, не заставило насторожиться, напротив, меня охватило чувство дружеской близости.

Некоторое время они разговаривали тихо. Вдруг я разобрал слова танцовщицы:

— Он хороший!

— Что ж, пожалуй. Похоже, что хороший.

— Нет, вправду хороший человек. Хороший, хороший!

Голос звучал так искренно… В немногих словах по-детски откровенно выплеснулось сердечное чувство. Она заставила меня самого по-настоящему поверить, что я хороший человек. Радостно глядел я на облитые светом горы. В глубине век что-то слегка пощипывало.

В свои двадцать лет я подверг себя беспощадному анализу и пришел к выводу, что духовно вконец искалечен сиротством. И не в силах победить тоску отчаяния, отправился в путешествие по Идзу. Вот почему я был так несказанно счастлив! Значит, я в обычном житейском смысле кажусь людям хорошим. А как удивительно светлели горы! Сказывалась близость залива Симода.

Размахивая бамбуковой палкой, я сбивал головки осенних цветов.

На дороге, возле какой-нибудь деревни, иногда бросалась в глаза дощечка с надписью: «Нищим и бродячим музыкантам в деревню заходить строго запрещается».

6

Гостиница Косюя находилась на северной окраине Симода. Я поднялся вслед за моими спутниками в комнатушку на втором этаже, примостившуюся под самой кровлей. Потолка не было. Когда я присел на край окна, голова моя почти касалась крыши.

— Ты плечи не перетрудила? — несколько раз заботливо осведомилась матушка у танцовщицы.

— Нет, руки не болят.

Танцовщица сделала несколько красивых движений руками, словно ударяя по барабану.

— Не болят. Могу играть, могу.

Я поднял барабан:

— О-о, какой тяжелый!

— Да, тяжелее, чем вы думали. Тяжелее вашей сумки, — засмеялась танцовщица.

Мои попутчики оживленно обменивались приветствиями с постояльцами гостиницы. Это была своя компания: бродячие артисты и балаганщики. Похоже, что город Симода служил гнездом для этих перелетных птиц. Чей-то ребенок, топая ножками, забежал в комнату. Танцовщица дала ему медяк.

Когда я собрался уходить из гостиницы Косюя, танцовщица первой вышла в прихожую и повернула мои оставленные у порога гэта носками к выходу.

— Возьмите меня в кино, — шепнула она, словно бы сама себе.

Какой-то человек, смахивавший на громилу, проводил меня до полдороги. Мы с Эйкити пошли в гостиницу, хозяин которой был раньше градоправителем. Я принял ванну и вместе с Эйкити пообедал свежей рыбой.

— Купите хоть немного цветов для завтрашней поминальной службы, положите их на алтарь. Пусть это будет от меня, — на прощанье я передал Эйкити немного денег.

Завтра утром я должен был отплыть на пароходе. Деньги у меня были на исходе, а надо было еще добраться до Токио. Бродячим артистам я сказал, будто мне поневоле приходится прервать путешествие, этого-де требуют занятия.

Часа через три я отужинал и перешел по мосту на северную окраину города. Там я поднялся на вершину горы Симода-Фудзи и полюбовался видом на гавань, а на обратном пути завернул в гостиницу Косюя.

Бродячие артисты как раз ужинали. Перед ними стояла сковорода с курятиной.

— Отведайте хоть малость. Правда, мы, женщины, опускали туда свои палочки, после нас кушанье нечистое, но ничего, смеха ради можно. — Матушка вынула из корзины чашку, палочки для еды и велели Юрико их помыть.

Сегодня был канун сорок девятого дня после кончины младенца, и все принялись хором умолять меня отложить отъезд хоть на денек, но я отговорился тем, что спешу к началу занятий.

Матушка повторяла:

— Ну, если так, приезжайте к нам на зимние каникулы, мы все придем встречать пароход. Только известите нас заранее. Вы нас обидите, если остановитесь в гостинице. Будем вас встречать.

Когда в комнате остались только Тиёко и Юрико, я пригласил их в кино. Тиёко прижала руки к животу:

— Нездоровится мне. Совсем ослабела от долгой ходьбы.

На ее бледном до синевы лице была написана смертельная усталость. Юрико с каменным лицом уставилась в землю.

Танцовщица играла с ребенком. Увидев меня, она повисла на шее матушки и стала выпрашивать у нее дозволения пойти со мной в кино, но скоро вернулась ни с чем, смущенная, и повернула мои гэта к выходу.

— В чем дело? Отчего нельзя отпустить ее с ним одну? — попробовал замолвить за нас словечко Эйкити, но матушка была неумолима.

«Почему ей нельзя пойти со мной?» — думал я с недоумением. Выйдя из прихожей, я увидел, что танцовщица гладит щенка по голове. Она держалась отчужденно и даже не посмотрела на меня. Я так и не решился сказать ей ни слова.

В кинематограф я пошел один. Женщина-рассказчик[56] давала пояснения при свете фонарика. Скоро мне надоело смотреть, и я вернулся в свою гостиницу. Опершись локтями на подоконник, я долго глядел на ночной город. Улочка была темная. Мне чудилось, что издалека еле доносится стук барабана. И вдруг закапали беспричинные слезы.