Избранное. Том 1 - [3]

— Благодарю вас, — проговорил второй, осторожно присев на край дивана. Прикрыв пальцами рот, он кашлянул.

Между тем слуга принес на бронзовом подносе фрукты, французское шампанское и, бесшумно расставив все необходимое на низеньком столике, покрытом плюшевой скатертью, пятясь, выскользнул из комнаты.

— Шэн-сяньшэн[6], вы, очевидно, в первый раз видите все это, да? — усмехнувшись, спросил костлявый, заметив, что его спутник то и дело озирается.

— Но это ни с чем не сравнимо!

— И обстановка, и пища, и обычаи в этом доме — все французское. Видите, даже в Китае они чувствуют себя как в Париже.

— Поразительно, господин министр…

— Это дом моего близкого друга, банкира. Чувствуйте себя свободно.

— Благодарю.

Министр неторопливо начал крутить пробку бутылки с шампанским, как вдруг раздался звонкий хлопок и пробка ударила в потолок, отскочила, как мяч, стукнулась о фарфоровую вазу.

— Вначале еда, потом беседа, — говорят синьцзянские чаньту. Поняли? Вы едете в Синьцзян, поэтому не будет вреда, если запомните побольше таких поговорок.

— Разумеется, господин министр.

— Давайте выпьем.

Поставив на столик пустой бокал, министр принял серьезный вид:

— Вот теперь можно и побеседовать. Синьцзян — это не то что наши внутренние районы вроде Ганьсу или Хунани. И утверждать, что Синьцзян полностью находится в наших руках, было бы величайшей глупостью! — Голос его вдруг сорвался до писка. Министр вскочил и сжал свои тонкие пальцы. — Поэтому ответьте, почтенный: можно ли сделать Синьцзян подлинно нашим?

От неожиданного вопроса Шэн Шицай не растерялся, хотя до сих пор и не вел бесед с людьми такого высокого ранга. Он хорошо знал настоящие цели гоминьдановской политики в отношении Синьцзяна и поэтому вместо ответа лишь усмехнулся.

— Я считаю неприличным, если за беседой усмехаются!

— Простите, господин министр, ваш покорный слуга хоть и не наделен умом, считает, что… э-э… считает…

— Ну-ну! Говорите! — поторопил министр.

— По-моему, — продолжал Шэн Шицай, растягивая каждое слово, — такой красивый, богатый район, как Синьцзян, всегда должен быть на карте Китая, должен навечно стать его частицей.

— Очень хорошо, Шэн-сяньшэн! — воскликнул министр. — Отлично сказано! — еще раз похвалил он, разливая в бокалы шампанское.

Собеседники молча подняли бокалы.

— Так вот, Шэн-сяньшэн, — мягко заговорил министр, — я очень рад, что нашел такого энергичного человека, как-вы.

— Моя голова вознесется к самым небесам от ваших похвал. — Шэн Шицай сложил на груди руки, выражая этим традиционным китайским жестом безмерную благодарность.

— Не стоит, не стоит, — растаял от удовольствия министр. — Говоря честно, управлять Синьцзяном очень нелегко. Если не смотреть в завтрашний день, то так и хочется отказаться от этого далекого, сурового края, где так плохи дороги и так много смут.

— По-моему, мы ни сегодня, ни в будущем не откажемся от Синьцзяна.

— Это так, — согласился министр и, немного подумав, добавил: — Управлять синьцзянцами, забитыми, погрязшими в отсталости, все же легче, чем крутить жернова. Однако… однако не так-то легко искоренить влияние извне.

— Правильно. В этом и заключается суть вопроса.

— Я имею в виду не Англию, не Америку и не Японию, почтенный. Не думаю, чтобы они стали нашими соперниками в Синьцзяне. Я боюсь марксистской чумы.

Тут министр, видимо, не желая высказаться до конца или обдумывая, как выразить свою мысль, начал, запинаясь, произносить лишь слово «Синьцзян», подобно тому как беременная женщина твердит название полюбившегося кушанья. Он налил себе вина и, не предложив собеседнику выпить, сам опорожнил бокал. Только после этого речь его опять обрела смысл:

— Синьцзян граничит с Советским Союзом. Синьцзянцы узнают о новой жизни национальных меньшинств у Советов. Как вы думаете, влияет это на них?

Вопрос был задан таким тоном, будто в этом повинен Шэн Шицай. Господин министр никогда не мог говорить спокойно о Советском Союзе. И сейчас начал нервничать. Он принадлежал к правому крылу гоминьдановцев, поэтому и в рабочем движении внутри Китая, и в деятельности китайских коммунистов, и в сдвигах, происходящих в Синьцзяне, ему мерещилась рука большевиков.

Шэн Шицай знал немного о взглядах министра и теперь внимательно прислушивался. Постепенно ему стал понятен смысл затеянного разговора. Он решил прикинуться откровенным.

— Мне кажется, — начал Шэн, — если центральное правительство не усилит свою бдительность, то и в Синьцзяне произойдет та же революция, что во Внешней Монголии…

— Что? — вскрикнул министр, как человек, внезапно брошенный в холодную воду. — Не может быть! — крикнул он немного спустя и приказал: — Говорите все, что вам известно!

— Я человек маленький. По этому поводу правительство…

— Оставьте правительство! — оборвал министр, махнув рукой. — Высказывайте свои соображения!

Шэн Шицай задумался. Он знал о непостоянстве политических деятелей, о том, что их отношение может измениться в любую минуту. После столь сильной, неожиданно сильной реакции он перетрусил и не решался высказаться категорично, так как его суждение могло не совпасть с мнением министра и тогда под угрозой оказались бы и завоеванное с таким трудом доверие, и карьера, и новое назначение — в Синьцзян.