Бедная Зина, она не переносила ссор и сделала отчаянную попытку спасти положение.
— Как ты думаешь, отец, пойдет дождь? — пролепетала она скороговоркой.
В одно мгновение это всех заинтересовало, всем, казалось, крайне необходимо было знать, пойдет дождь или нет, а Иким казался тем единственным человеком, во власти которого была судьба погоды. Только он решал, быть дождю или нет.
— Дождь будет, — сказал Иким.
Это никому не понравилось, однако Иким сказал с такой уверенностью, что никто и не пытался переубедить его.
Помолчали. Марина неожиданно вздохнула:
— Когда меняется погода, у меня очень болят ноги. Все это лето мучилась, может, не поверите, но, ей-богу, все лето ходила калекой.
Иким посоветовал:
— Спиртом натри. Помогает.
Марина горько усмехнулась.
— Отец, всю кожу сожгла спиртом, да что толку?
Аника тяжело вздохнула — ведь Марина была ее дочкой.
— Бедняжка!..
Иоана сползла с каменной глыбы, подошла, ощупала ноги Марины. Сказала специально для Икима:
— У нее жуткий ревматизм.
Иким, казалось, не слышал, но через некоторое время сказал:
— Ничего, переживет.
Зина, которая была безучастна к разговору о ревматизме сестры, вдруг вспомнила:
— Отец, перестань ты со своим дождем! Мой Андрей начал перекрывать сарай. Что же будет, если польет дождь?
Бедная Аника попробовала заступиться:
— Иким, им надо перекрыть сарай.
Иоана добавила:
— Если пойдет дождь, сарай развалится.
— Будет дождь, — сказал Иким. Затем, помолчав, посоветовал дочери: — Ты передай Андрею — пусть раскрывает не все сразу. Сначала одну сторону перекроет, потом другую.
— Ну на это и у нас ума хватит, — сказала Зина разочарованно. — Я думала, чтобы, может, как-нибудь без дождя…
— Дождь будет.
Стало тихо. Обе старшие дочки сидели обиженные, обижен был и Сэндуцэ его уже больше не гладили, и он не понимал, чем, собственно, провинился. Все три сестры стали краешком глаза поглядывать на Михуцэ: в конце концов брат он им или не брат? А если брат, то как он может терпеть, когда его сестер обижают? Михуцэ закурил, закатал свои мокрые брюки и воинственно кинулся в бой:
— Отец, а если вместо дождя будет буря? Нужна эта буря мне, или вам, или, может, колхозу нужна?
Иоана сказала убежденно:
— Погибнут все сады в колхозе.
Заботы Аники были куда скромнее. Поглядев опасливо на свой садик, она сказала:
— Иким, и у нас есть несколько молодых саженцев. Ты ведь сам сажал их, поливал…
Иким молча встал, пошел в сад посмотреть саженцы. Все облегченно вздохнули — слава богу, наконец сдвинулся с места. Следили, как он хлопочет возле своих саженцев; были они щупленькие и жалкие — и листиков мало, и веточек мало, и земли было как-то мало для них.
Вернулся Иким огорченный. Угловатый, необтесанный лоб стал серым, землистым. Уселся на каменную глыбу и повторил коротко:
— Будет дождь.
— А если буря? — переспросил храбрый Михуцэ.
— Пусть будет буря, — неумолимо сказал Иким.
В эту минуту он стал для всех каким-то чужим, было и жалко и боязно его. Сам Иким, вероятно, тоже почувствовал свое одиночество и, может, для того, чтобы вернуть себе семью, а может, просто ради истины, сказал:
— А вы думаете, садам не нужны бури?
— Зачем они нужны? — поинтересовался Михуцэ.
Иким улыбнулся и, к великому удивлению всех, сказал тихим, ласковым голосом:
— Буря нужна для того, чтобы сады крепли. Она согнет их, попытается сломать, вырвать с корнем. А у деревьев, между прочим, тоже есть своя боль, своя память, свое соображение, и когда стихнут бури, они по ночам начнут сверлить землю корнями, уходя вглубь, чтобы выстоять на будущее…
— А если слабенькие деревья погибнут?
— Ну так что ж… На их место станут другие, покрепче. Так строится сад, и жизнь так строится.
В первый раз за этот день Иоана не улыбнулась. Сказала жалостливо, осенив себя крестным знамением:
— Какой жестокий, боже ты мой!..
— Он слишком стар, — сказала Марина.
— Третью ночь человек не спит, — попыталась оправдать его Аника.
— У него две контузии… — неизвестно зачем сказала Зина.
Только Михуцэ что-то долго медлил со своим мнением. Потом вздохнул:
— Это чистая правда, сестрички…
— Ты тоже за бурю?!
— Я за крепкий сад.
Он поднялся. Это была давнишняя мысль Михуцэ о жизни, только он ее не мог выразить. Теперь эта мысль ожила, у нее были кости, мясо, свое сердце. Михуцэ медленно пошел по своей тропинке и нес эту великую мысль, как несут маленького ребенка, а уж детей он умел носить — их у него был полон дом…
Тихо шепча, крестясь и подметая траву своей широкой цветастой юбкой, ушла Иоана. Никому не сказала «до свидания», никто не пожелал ей счастливого пути.
Оставшиеся сестры попробовали своими силами вернуть Икима к разговору о погоде, но ничего из этого не вышло. Беседа была окончена, Иким поднял из травы другую былинку, медленно стал жевать ее, и сестры ушли. Сэндуцэ, высоко подняв над головой кусок плэчинты, ушел за своей мамой.
Теперь они сидели втроем — отец, мать и дочка. Сидели, и неизвестно, зачем они сидели, раз уж все сказано, все решено. Вдруг из сада прибежал Сэндуцэ, не добежав, бросил недоеденный кусок плэчинты и побежал было назад, но Иким властно окликнул его. Мальчик робко подошел.
