Избранное. Том 1 - [7]

Вошедший был мальчишеского сложения морщинистым мужичком. Услышав, что говорят о нем, он улыбнулся виновато, встал у стенки и сразу стал незаметен, неразличим, как будто слился со старым прокопченным деревом.

– Что касается меня, – продолжил большеголовый, – то меня зовут Федор. – Судорога на мгновение передернула его лицо. Морщины тяжелого лба резко поползли вверх, вздернулся угол рта, обнажив прокуренные зубы. – Чтоб избежать ненужных вопросов, добавлю, что известен также под кличкой Оспатый, – ровным голосом закончил он.

Вошли Толик и Славка Бенд. Славка все еще по–волчьи глянул на них и сел в темном углу, спиной к свету. Санька стал вынимать из рюкзака бутылки.

…Они сидели по нарам с кружками в руках.

– Так как тут все же насчет финансов? – спросил Муханов. – Дед туманно ответил на этот интересный вопрос.

– Наши финансы – рыба в реке, а командир – дед, – выговорил без всякой интонации Федор и допил вино. Глухой, который маялся со своей кружкой, не зная, то ли допить, то ли поставить, тоже допил и поставил кружку.

– Ни месткомов, ни профкомов, – проскрипел из своего угла Славка. – Без заседаний – лови да сдавай.

– Свобода и демократия под началом деда, – оттаявшим баритоном сказал Муханов.

– Во, – развеселился Толик. – Демократия!

– А где дед? – поинтересовался Санька.

– Он в отдельной избе живет. У него там богатство.

– Пойдем сани разгружать, – сказал Федор. – А ребята пусть отдохнут.

Все ушли. Муханов и Санька легли на свободные нары и провалились в каменный сон.

7

Рыба и оленьи пастбища с древних времен составляли славу долины Китама. Начинаясь из бесчисленных ручьев с гладких гор Пырканай, он шел к морю десятками проток, лишь в самом конце сливаясь в единое русло. По широкой китайской долине с древних времен бродили тысячные стада оленей и как память о тех временах высились на буграх замшелые кучи оленьих рогов на могилах оленеводов. Галечные острова Китама кишели зайцами и куропатками. Потоки пятнистого гольца, нельмы спускались весной к морю, из глубоких речных ям, осенью тот же поток устремлялся обратно. Чир и муксун водились в его водах.

Там, где Китам сливался в единое русло, невдалеке от моря с давних же времен жили те, кто не имел оленей, кто жил рыбой и морским зверем, сюда же за рыбой приезжали гордые оленеводы. Предприимчивый купец в начале века построил здесь торговую факторию, так постепенно возник поселок Усть–Китам, единственный поселок на многие десятки тысяч квадратных километров.

История поселка Усть–Китам знала взлеты и падения, не зафиксированные нигде, кроме воспоминаний старожилов да неизвестных миру дневников какого–нибудь ошалевшего от одиночества и полярной тоски работника фактории, может быть, того самого, который вырезал на стене дома печально знаменитые стихи:

Скука, скука паршивая… Скоро ночь придет. Скука, скука…

Одно время Усть–Китам с его тремя домами был административным центром района, потом началась другая эпоха, и центр перевели на север, где имелось удобное место для морского порта. Позднее был колхоз, но и колхоз перевели за семь километров, где выстроили с должным размахом. От былой славы Усть–Китама осталась лишь груда рисовых бочек, два древних деревянных домика да выброшенный на берег катер неизвестного происхождения. Но все так же двигались по реке могучие рыбьи косяки, и утки садились на мерзлотные озерца рядом с домами, и летали гуси.

В ста километрах севернее Усть–Китама возник и рос большой промышленный поселок, и каждую навигацию к нему шли океанские дизель–электроходы с тысячами тонн груза. Усть–Китам со своей былой рыбной и административной славой пропадал в безвестности, обреченный стать вскоре голым тундровым местом.

Чья–то светлая голова в райисполкоме вспомнила о том, что неплохо бы району иметь свою рыбу. Постановили быстро «создать», «организовать». Лучше Усть–Китама нельзя было придумать места. Но организовывать было не из чего. Рыболовство в районе оказалось прочно забытым.

Тогда возник полушубочный старичок. Он появился с рыбной реки на западе, где большинство от младенчества до смерти были рыбаками, возник с готовыми сетями, бесспорным знанием дела, и начальство, для которого рыба была только решением, быстро отдало ему на откуп Китам от верховий до устья.

Рыбная слава Китама теперь осталась только в рассказах. Но по этим рассказам было ясно, что рыбу можно черпать десятками тонн. Райисполком для начала установил божеские закупочные цены: 70 копеек за килограмм.

По неуловимым, ему одному известным знакам, полушубочный старичок вылавливал нужных людей. Столь же легко, с какой–то фокуснической ловкостью, он извлекал из снабженческих недр доски, гвозди, бензин. Может быть, на свирепых прожженных снабженцев просто действовал его вид поседевшего в тишине рыбалок человека с безмятежным взглядом детских глаз?

8

В середине мая лед на реке вздулся синим китовым горбом. Синий кит стремительно рвался к морю. Каждый день лед был разным – чертовски голубым, как море на курортных проспектах, или трупно–серым и ноздреватым в пасмурные дни. Потом за одну ночь потрескался и стал похож на издыхающую черепаху.