Избранное - [75]

Шрифт
Интервал

Выйди, ненаглядный, на нью-йоркский мост,
пошлю перышко от рыбки, прицеплю на хвост.

На станции опять стали прощаться, но из-за крика и шума ничего не было слышно, только слезами обливались. Братья махали шляпами, а старый отец — палкой, о которую опирался. Махал, махал, да и перекрестил ею. Старуха мать, прижав ладони к беззубому рту, плакала, подбородок ее дрожал.

Мать — всегда мать.

II

Третий месяц шел, как Янко уехал, а о нем ни слуху ни духу. И то правда, путь неблизкий, да и из гордости он не хотел писать прежде, чем устроится на работу.

Поехал-то он, правда, к знакомым, и адреса у него были, целых четыре, но от одного знакомого до другого добраться — это не то, что дома добежать до соседей.

— Пропал мой сын, нет уже его в живых, — причитал добряк отец, но мать и сын с невесткой уговаривали его, что, дескать, и жизнь и смерть — все в руках божьих…

— И без вас знаю, да ведь…

— Может, помер, а может, и жив. Какая-никакая весточка, а пришла бы. Ведь у него паспорт был, — разъяснял отцу Ондрей.

— А что, коли и паспорт с ним утонул? — горевал отец.

— Это уж конечно, паспорта не собирают, когда дело худо, — не то с грустью, не то в шутку соглашался Ондрей.

Отец, — а этого за ним прежде не водилось, — зачастил в корчму к еврею, который получал немецкие газеты, и все допытывался у него, не написано ли в них чего о морской буре. И всегда заходил на кухню, будто бы раскурить трубку, и выспрашивал у Борки, не прислал ли весточку Янко.

— Не бойся меня, я Янков отец, а коль господь бог даст, и тебе отцом буду.

— Нет, не писал.

Слова ее подтверждали всякий раз и корчмарь с корчмаркой, ведь почтальон отдал бы им письмо для служанки — у них так заведено.

А спустя три месяца в Горки пришли два письма — отцу и Борке. В один день. Видать, Янко сделал нарочно так — пусть обеим сторонам все будет ясно и чтоб никто не держал на него обиды.

Дробняки были в поле, и вот, как только кто приходил домой, невестка каждому особо читала письмо, а отец вечером даже снял лампу с гвоздя, взял письмо и, глядя на него, не мог подавить плач; слезы радости текли по щекам, и он, старый человек, казался им смешон — плачет, да еще как-то тоненько всхлипывает. Читать старик не умел и потому спрашивал, в какой строчке и на каком месте написано, что Янко доехал благополучно, и в воскресенье потом сам показывал толстым корявым пальцем:

— Тут вот читай, тут!

Кому поклон передать, все было написано честь по чести, только вот про одну старую тетку, тетку Зузу, Янко за океаном забыл. Но это исправили: Ондриш — и сам писарь что надо — втиснул ее меж родственников, как положено, и никто ничего не заметил ни на второй день, когда письмо перечитывали, ни потом, когда вся родня, а среди них и тетка Зуза (она сразу, как упомянули ее имя, принялась плакать), — специально сходилась вновь читать письмо. Так хорошо вышло, что никого не обидели, а тетка Зуза будет благодарна по гроб.

В письме Янко писал, что здоров, работает где-то в лесу, на лесопилке, плата — всего доллар и сорок центов в день, и потому послать он пока еще ничего не может.

Когда разгадали загадку, сколько будет доллар и сорок центов на наши деньги, старуха взяла письмо и вложила его в молитвенник. В воскресенье напишут ответ. А сейчас — работа, мужик ведь не то, что нотар — тому ничего не стоит сесть и написать. А тут надо «конверту» купить, бумаги, чернил и перо. Или взять у кого, раз в доме у них пока еще нет ученика. Вот, старый, дело не так-то просто.

— Господи, только бы к нам никто не пришел. Я вам скажу, что ему отписать, — твердил старик.

— А без тебя нам уж и не суметь, — пренебрежительно заметила мать.

— Да я ему так, будто я с ним говорю, по-отцовски, по-хорошему, а не с руганью… — с укором отвечал отец. Она и сама была рада письму, как и отец, но старалась не показать вида, что растрогана. Да и моложе мужа она была, вот и хотела быть, как Ондриш и невестка, которые и не вздумали прослезиться.

Второе письмо Янко написал Борке. Не много в нем было, только то же самое повторялось много раз: «Я, Ян Дробняк, родился в Горках, теперь живу в Америке, тысячу поклонов шлю тебе, милая моя, люба моя… Я здоров, слава богу, чего и тебе желаю, чтобы и тебя мои строчки в таком же здравии нашли». Вот уже и пол-листа. Затем — как он ехал, как о ней думал, что с ней сейчас, и что будет потом, когда его не будет рядом, и некому ее защитить, вот вам и три страницы, и уже осталась всего одна, пора кончать. Закончил он как подобает. Написал: «Что я тебе обещал, то исполню. Как заработаю, перво-наперво тебе вышлю. Только нигде не проговорись, а я тебе билет на пароход пошлю. Только никому ни словечка, особенно нашим, не то пойдут свары да крик, что сперва тебе, а опосля им за дорогу. На это уж будем — верю в милость божью — вместе зарабатывать…»

И все равно скоро пошла свара. Потому как Борка, — ну что у нее за разум — девичий, — когда хозяйка начала ее бранить, она, не зная, чем лучше ответить, пригрозила: мол, та и оглянуться не успеет, а Борка уйдет от нее, уедет в Америку. Так прямо и выложила.

— Уж не пар нах нахме?[15] — высмеяла ее хозяйка. — Так до Америки не доберешься… А пока молодой Дробняк какой грош заработает, я и трех служанок найду.


Рекомендуем почитать
Человек в движении

Рик Хансен — человек трудной судьбы. В результате несчастного случая он стал инвалидом. Но воля и занятия физической культурой позволили ему переломить ход событий, вернуться к активной жизни. Хансен задумал и осуществил кругосветное путешествие, проехав десятки тысяч километров на инвалидной коляске. Об этом путешествии, о силе человеческого духа эта книга. Адресуется широкому кругу читателей.



Зуи

Писатель-классик, писатель-загадка, на пике своей карьеры объявивший об уходе из литературы и поселившийся вдали от мирских соблазнов в глухой американской провинции. Книги Сэлинджера стали переломной вехой в истории мировой литературы и сделались настольными для многих поколений молодых бунтарей от битников и хиппи до современных радикальных молодежных движений. Повести «Фрэнни» и «Зуи» наряду с таким бесспорным шедевром Сэлинджера, как «Над пропастью во ржи», входят в золотой фонд сокровищницы всемирной литературы.


Полное собрание сочинений в одном томе

Талант Николая Васильевича Гоголя поистине многогранен и монументален: он одновременно реалист, мистик, романтик, сатирик, драматург-новатор, создатель своего собственного литературного направления и уникального метода. По словам Владимира Набокова, «проза Гоголя по меньшей мере четырехмерна». Читая произведения этого выдающегося писателя XIX века, мы действительно понимаем, что они словно бы не принадлежат нашему миру, привычному нам пространству. В настоящее издание вошли все шедевры мастера, так что читатель может еще раз убедиться, насколько разнообразен и неповторим Гоголь и насколько мощно его влияние на развитие русской литературы.


Избранное

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Избранное

В сборник румынского писателя П. Дана (1907—1937), оригинального мастера яркой психологической прозы, вошли лучшие рассказы, посвященные жизни межвоенной Румынии.