Избранное - [36]

— Как же ты там будешь один без меня? — обеспокоилась она.

Но Тонко не мог от ответственного поручения отказаться.

— Вот и мой черед пришел постоять за нас, за словаков, — повторил он, что услыхал сегодня, не вдумываясь, впрочем, в смысл. — Иначе быть не может, пойми. Кандидат-то — директор нашей ссудной кассы.

— Что же вы там делать будете? — допытывалась жена, незнакомая с тонкостями предвыборной кампании.

— Сами выборы будут через три недели, а до той поры надо будет разочка три наведаться в деревню, а потом привести людей на выборы, — наставительно пояснил Тонко.

— Ты что, и ночевать там собираешься? — перепугалась она.

— Возможно, и придется… Накануне выборов, в последнюю ночь.

— Тонко, — бросилась ему жена на грудь, — я тебя не пущу! Как хочешь, а я не пущу. Лучше дадим десятку на национальные нужды, уж как-нибудь обойдется… А ну случится какая неприятность, скандал, или, боже мой, драка… Ах, господи, я же умру от страха.

А про себя подумала; «Нет! Завтра же пойду к маме, пускай отговорит его».

— Ну что со мной может случиться? Ведь не мальчишка я, чтоб в драку лезть. А если на то пошло… — Тонко даже перестал раздеваться, полный решимости хоть сейчас в драку.

— Ты меня не любишь, не любишь, пусти, уйди от меня, бессовестный! Бедная, несчастная я! Мама, мамочка моя, если бы вы знали… — расплакалась она, как ребенок.

Тонко едва ее успокоил, наполовину отрекшись от всех этих выборных дел, мол, так и быть, съездит он разок-другой, чтоб только показаться, поедут вчетвером, а для безопасности попросит у кого револьвер…

— Как, ты еще и стрелять будешь? Ах! — Она схватилась за сердце и повалилась на кушетку.

Тонко помчался за водой, со слезами на глазах брызгал ей в лицо, поил водой и открещивался от револьвера. Дескать, он это просто так, для ее же спокойствия сболтнул, а сам его, гадость такую, и в руки брать не собирался. Он и обращаться-то с ним не умеет. И стрелять бы он не стал, думал так, для острастки, разве что мадьяроны напали бы.

Очнувшись, жена успокоилась и после такой же сцены у матери, непрестанных объяснений и наставлений, а также услыхав, что весь город — и чиновники, и все-все будут ездить по деревням, — и что сейчас дамы и барышни только о выборах и говорят, уверилась, что предстоящая деятельность мужа будет не такой уж опасной. Смирившись, она задумалась о том, как бы получше снарядить Тонко, чтобы не простыл, не сложил голову на поле боя за интересы нации. Ах, брали бы лучше кого помоложе, холостых, что ли.

III

Наступило первое воскресенье. За день кандидат должен был объехать три-четыре деревни, в их числе и Моцнины, куда был направлен Тонко.

Когда уселись мы в разукрашенные повозки со словацкими флагами, Тонко расположился против кандидата. Провожавшие женщины, видя нас в величии нашей славы, радостно млели. Одни — сознавая свою сопричастность событию, другие — просто от внешнего великолепия.

В жене Тонко тоже наконец пробудилась истая патриотка, и на прощанье она вместе с другими крикнула: «Слава!» Тонко улыбался ей, и она, теперь уже уверенная в его безопасности, будто это за него шли голосовать, радостно подхватила свою мать под руку, и они двинулись вместе со всеми через весь город, вслед за отъезжающими повозками.

Из своего первого турне Тонко вернулся целым и невредимым, только сильно уставшим. «Словаки в деревнях приняли нас радушно, забросали цветами, ровно королей каких», — докладывал вечером за липовым чаем Тонко о своих впечатлениях жене и теще. Никто его не обидел, только вот сидеть неудобно было: весь скрючившись, колени поджаты, а дороги скверные. Он, наскоро перекусив, тотчас лег в постель. Жена силком заставила его выпить липового чаю, чтобы пропотел он, и укутала в перину. Тревога за мужа понемногу вытеснила в ней утренний словацкий патриотизм.

Тонко успел рассказать, что ездили от деревни к деревне, сидя по трое на одном сиденье, а все из-за провожатых. Он хорошо сидел, а пока раздавал брошюру «Словаки, кого избирать?», его место занял Врба, столяр.

— Какой невежа, — посочувствовала ему жена. — Выходит, ты просвещал народ в поте лица, а он на твоем месте расселся… Я знаю, ты о себе не заботился. Пропадешь ты со своим патриотизмом. — И представляла себе, как плохо было ее Тонко в повозке. — А если бы ты выпал? Дорога ведь ужасная…

— То-то и оно. Каменистая, грязища в деревне по самые оси, ужас…

— Больше я тебя не отпущу. Умирать тут от страха, вдруг вы там погибаете в грязи, в воде…

— Да, этого добра там хватает, — поддакнул Тонко, уже не зная, что еще сказать. Отвык он за эти полтора года поступать и думать по-своему, не так, как его избалованная половина одобрит.

На другое воскресенье поехали уже одни выборщики. На дворе был май, но Тонко одет был в полушубок и закутан шарфом, а под ногами в повозке припас валенки, на случай, если домой придется возвращаться поздно… Отведал Тонко разного деревенского угощения (копченая колбаска с яичницей ему особенно понравилась), но агитировал он слабо. Книжечки в руках вертел и спрашивал, читал ли их уже кто-нибудь.

— А что это там? — любопытствовали те, кому брошюрки не досталось.