Избранное - [25]

Не уродило и у Зингера. На пятидесяти — шестидесяти моргах лучшей земли, которую за двадцать лет он всеми правдами-неправдами оттягал у крестьян, уродилось всего по три-четыре центнера с моргена, а ведь, бывало, собирал по шести — восьми. Но Зингер что-то задумал. Такой уж он человек! Нешто у него совесть есть, о соседе он думал? Как бы не так, застраховал все на большую сумму и в самый полдень поджег гумно. А чтобы его ни в чем не заподозрили, жена его Рифка дня за два до пожара плакалась соседям, будто приснился ей красный петух, что сидел он на ее доме. «Боже мой, вдруг нас какой злодей подожжет… Ведь и самый хороший человек от врагов не убережется…» Соседки охали, бабки крестились, но Рифкиному сну никто особо-то не поверил — пока не запылало.

В минуту все занялось: гумно, хлева, крыша дома, — однако было оно застраховано. Из-за сильного жара подойти к пожарищу нельзя, вот гумно и сгорело дотла. Погорел и нижний сосед, Юро Чврлик: и деревянный домишко сгорел у него, и гумно, и хлев, даже закут для свиньи.

Провели расследование. Выслушали Зингера, Рифку, их сына Давида и соседей, но ничего определенного доказать не смогли; выплатили, по слухам, Зингеру почти до пятидесяти сотен за гумно, корма, зерно, молотилку, веялку, крышу и остальное добро. А чтоб никто не сказал, что Зингер сам поджег, сгорели и незастрахованные вещи: телега с соломорезкой. Сто — двести гульденов погоды не делают, а так есть чем оправдаться перед людьми и перед страховым обществом.

Не прошло и месяца, как все постройки Зингера стояли новехонькими. Вслух он плакался, какой, мол, урон он понес, но этому мало кто верил, хоть всюду к месту и не к месту он не забывал припомнить про телегу и соломорезку.

Сын Давид держался на пожаре так, словно барана поджаривали. В самый разгар закурил сигарку, стал угощать мужиков паленкой и сигарами, будто хотел сказать: «Не трудитесь, пожар вам все равно не погасить, я уж постарался…» А вслух предложил: «Подкрепитесь, за ваши старания…».

Это мужиков так подхлестнуло, что они бросились снова к насосу, рванули его, и тут одному из них чуть не начисто оторвало палец. Полили рану паленкой, дали глотнуть, чтоб не болело, завязали; и после этого он ходил героем, показывал руку то священнику, то учителю, а главное, господам…

Зингер порядком нагрел на этом руки. А вот у его соседа Юро Чврлика, который, как и другие в деревне, не был застрахован, сгорело все, слава богу, корову с теленком да свинью он успел выпустить. В кладовой сгорели и одежда и деньги, семь гульденов. Верх весь прогорел, потолок обрушился, и сгорело все, что было в избе.

Юро с женой и дочерью с плачем ходили вокруг пепелища, вытаскивали обгоревшие балки, замазывали, залепляли, но с чердака все равно текло. Выгорел потолок, окна, двери; счастье еще, что случилось это летом. Вся деревня их утешала, и приносили им кто что мог. Но чтоб построить новый дом, сарай и прочее — нужны деньги. А откуда они у Чврлика? Ну сколько такой мужик может отложить про черный день? Как говорится, не до жиру, быть бы живу. С такого поля быстро уберешь, да не много наберешь! И на заработки Чврлик ходить не мог. И так-то не бог весть какой силач был, да еще в молодости перетрудил ноги, вот и изворачивался как мог на своем хозяйстве. У него одна корова была своя, другую он брал в долг весной — так и пахал и сеял. Жена с дочкой ходили помогать людям, зарабатывали на еду, вот кое-как и хватало на самое необходимое да прожить год. Чврлик не пил и старался как мог, чтоб какой грош отложить; жена с дочерью с утра до ночи работали, выгадывали на чем только могли. Так и перебивались. И вдруг — такой удар! Не мудрено и голову потерять. Но плачь не плачь, хоть волосы на себе рви — не поможешь! С чего начать? Кормов нет, денег тоже. Выходит — продавай телка и делай хоть какую крышу, чтоб не текло.

Зингер вроде бы жалел соседа — на словах по крайности — и одарил его обрезками досок и гвоздями, чтобы тот лишь бы как залатал крышу. Дескать, большего и он не может сделать, у самого несчастье. Но Зингер, мол, готов купить его поле, о чем, ясное дело, Чврлик и слышать не хотел; тогда Зингер предложил ему под вексель сто — двести гульденов. Люди советовали Чврлику взять ссуду в жилинском банке; но Зингер, узнав об этом, объяснил Чврлику, что в банке, конечно, ему дадут, зато вернуть деньги он должен будет в срок, где хочешь возьми. Если же Чврлик не сможет вернуть в срок ему, Зингеру, то он не такой человек, чтобы не подождать. Чврлик с женой день-другой подумали, да ничего хорошего не надумали: подписали вексель на сто шестьдесят гульденов под землю, и Зингер сразу же записал его в долговую книгу.

Чврлик за сто шестьдесят гульденов не построился, хоть приятели да родные и приходили помогать ему — работали задаром или лишь за харч. Но этого было мало, потому что у каждого своих забот выше головы. К тому же было это летом. Чврлик то и дело брал у Зингера то несколько гульденов, то вино, муку, хлеб… Писать он не умел и просто запоминал, сколько чего брал.

Наконец с грехом пополам построились; Чврлик пошел к Зингеру считаться.