Избранное: стихотворения, песни - [40]

Мы, мол, не слышим. Все в порядке.

Разве поморщится кто–нибудь.

И кажется всем привычной вещью,

Что меркнет солнце от черных слов,

Что лошадь — плачет по–человечьи,

А человек — ниже всех скотов…

Мне могут сказать: — Вы не все рассмотрели,

Чудак! А милиция наша на что?

Послушайте, как выводит трели

Над мостовой милицейский свисток.

Слышу. Вижу. Читаю газеты.

Законы советские знаю и чту.

И знаю еще, что одним декретом

Не вытравить черных слов в быту.

Ко всем хулиганам и сквернословам

Милиционеров нельзя прикрепить.

С черным делом и с черным словом

Каждому надо в бой вступить.

Эту плесень ушедшего мира

Наше солнце еще не сожгло, —

С улицы в дом, из трамвая в квартиру

Черное слово, шипя, уползло.

Оно повсюду находит проходы.

Таясь, как зараза, в толпе людской,

Ползет на фабрики и заводы,

Гнездится в школе и в мастерской.

Оно, как грязь, прилипает к коже,

Не разбирая лиц и чинов,

И, смотришь, иной начальник не может

И часу прожить без черных слов.

Товарищи! Долго ль мы еще будем

Терпеть сквернословье в своем быту!

Давно пора нам, советским людям,

В родном языке навести чистоту.

Не смеют охальники и хулиганы

Хриплый голос свой подымать

И оскорблять рыготней поганой

Высокое, чистое слово: «Мать».

В стране, где свято чтут материнство,

В стране героических матерей

Пора заклеймить, как последнее свинство,

Слова, недостойные даже зверей.

Я знаю, есть люди, которые скажут:

— Вы чистоплюй, товарищ поэт.

Черное слово — как масло к каше,

И ничего в нем преступного нет. —

И станут доказывать, что народу

Близок набор этих слов гнилых,

Что это слова самой русской породы

И не обойдешься в работе без них.

Ложь и поклеп на народные вкусы!

Ложь и поклеп на народный класс!

В этих речах, простовато–искусных,

Голос врага унижает нас.

Нет, не крестьянин и не пролетарий

Бесславный родитель черных слов:

Их выдумал деспот, их выплюнул барин

Для черни, для дворни, для рабов.

Они рождены обжорством и блудом,

В них темного времени хамство и злость,

Они появились, чтоб с «черным людом»

Могла разговаривать «белая кость».

А нам… нам остатки такого «наследства»

Надо скорей уничтожить дотла,

Чтоб нашу советскую юность и детство

Эта зараза лизнуть не могла.

От слова грязного и гнилого

Освободим нашу гордую речь.

Русское, светлое, красное слово

От черного слова будем беречь.

Борьбу поведем беспощадно и смело,

Чтоб, сгинув, навеки пропали они:

Черное слово,

Черное дело,

Черная совесть,

Черные дни.

1939

«ЛИБЕРАЛ»

Я кофе пью, и предо мной — газета;

Читаю я, и вся душа болит.

Глядишь кругом: за то, за се, за это.

Здесь — выговор, там — строгий, тут «на вид».

Обруган грубо лучший мой приятель…

И даже кофе стал мне неприятен!

Оговорюсь: я не хвалю порока,

Могу подчас и пожурить и взгреть,

Но для чего так больно, так жестоко?

Ведь человека надо пожалеть!

Вот, например… Монтер в нетрезвом виде

Спалил мотор. Ну ладно, виноват!

Ну, в фабзавком монтера позовите,

Задайте баню, снизьте, что ль, оклад…

Но для чего же гнать из профсоюза,

Снимать, судить и подвергать конфузу?!

Конечно, я не против наказаний, —

Монтера надо пожурить и взгреть.

Но можно бы помягче, погуманней, —

Ведь человека надо пожалеть!

Еще пример! Заведующий складом

Украл товар, подделавши печать.

Ряд строгих мер принять, конечно, надо, —

Нельзя молчать! Но для чего ж кричать?

Не спорю, он — вредитель пятилетки.

Но… у него семья: жена и детки!

Пожалуй, нет ужаснее порока,

Чем воровство. И вора надо взгреть.

Но… на пять лет! Не слишком ли жестоко?

Ведь человека надо пожалеть!

Приятель мой не вор и пьет немного, —

Он просто скромный труженик пера.

И вот его упорно и жестоко

Газеты кроют нынче и вчера.

Он — старый мастер филигранной прозы

И в этой прозе — оболгал колхозы:

Ну, он ошибся… ну, покритикуйте…

Скажите, чтоб не ошибался впредь,

Но не клеймите и не атакуйте, —

Ведь человека надо пожалеть!

1939

О ЛЮБВИ, САТИРЕ И ЮМОРЕ

(Разговор с редактором)

Я влюбился, товарищ редактор.

Не смотрите как мрачный Кощей, —

Ведь любовь — общепризнанный фактор

Вдохновенья и прочих вещей.

Я влюбился… Да будет вам, право,

Не ломайте страдальчески бровь.

Для сатиры — любовь не отрава,

Для сатиры — оправа любовь.

Не пугайтесь! Я знаю, — вы сами,

Может быть, не сейчас, а давно,

Вдохновенно глупели часами

И спрягали словечко одно.

Было? Правда? Ну как же иначе!

В этом все мы немножко родня,

Все любили, вздыхали… и, значит,

Вам придется послушать меня.

Вы не раз направляли поэта

И совет мне давали не раз,

И теперь я хотел бы совета

И привета хотел бы от вас.

Я не буду пространно и страстно

Рисовать вам любимой портрет.

Для меня она нынче прекрасна,

А для прочих, быть может, и нет.

Я скажу лишь, чтоб вас успокоить:

Это дочь трудового отца

И умеет работать и строить

И смеяться и петь без конца.

И вот этой, родной и глазастой,

Я стихов своих груду принес, —

Признаюсь, мне хотелось похвастать

И ее распотешить до слез.

Были там неплохие вещички

(Вы их сами пускали в журнал!).

Я, читая, курил по привычке

И за милой моей наблюдал.

Стих играл и блестел, как рапира,

Острием протыкая врагов,

И клещами кусала сатира

Бюрократов, рвачей, пошляков.

Я старался… Ах, как я старался

Передать все оттенки острот!

Но… в ответ лишь слегка улыбался

Мне знакомый и ласковый рот.

И когда я закончил устало