Избранное: стихотворения, песни - [42]

Здесь — вот они стоят, но страшно прицениться, —

Пугая смельчаков, наставлены подряд

Нескладные, как слон, индийские гробницы!

Сосед ходил не раз, справлялся и следил,

Потом пошла жена, а он на кухне стряпал,

Но рок не уступал, уют не приходил.

И жидкий тюфячок стелился прямо на пол.

Неловко на полу: и дует, и сквозит,

А тут еще — и пол не очень–то исправен,

Ему–то — ничего, а у нее бронхит, —

Ведь хрупок женский пол, хотя и равноправен.

Давно уже сосед не прыгал и не пел.

Я мучился за них по должности поэта, ;

Лечил и помогал… А нынче не стерпел.

— Любви нужна кровать! — я утверждаю это.

Товарищи друзья, вступитесь за любовь!

Смотрите, как она, бедняжка, похудела.

Создайте ей уют, щекам верните кровь

Вы, штатный бюрократ кроватного отдела!

Иначе я про вас отдельно напишу,

И вас распотрошу, как повар чистит птицу,

И каждую

строку

так

мелко

искрошу,

Что вам — за этот стих вовек не расплатиться!

1939

ПОСЛЕДНЯЯ БУКВА АЛФАВИТА

Скрывая в себе пуды динамита,

Пожары страстей человечьих тая,

Буквенный строй завершив деловито,

Невинно стоит в конце алфавита

Простая и скромная буква «я».

Буква как буква. Сойдется с другими,

Кивнет им головкой и лапку подаст —

И, смотришь, родится: идея, имя,

Румяные яблоки, яства и пляс.

Сияя, смеясь под баян, как товарка,

С друзьями спаявшись, проносится «я».

При ней все становится ясно и ярко,

Является дружба и крепнет семья.

Но вот отошла от других эта буква,

Отбилась, отпала, осталась одна,

И — чудо свершается: видите вдруг вы,

Как чванством и спесью надулась она.

Посмотришь, как будто и прежняя с виду,

А гонору хватит на весь алфавит;

От каждого слова впадает в обиду,

Другим причиняя десятки обид.

И если в союзе с другими умела

Она и работать, и петь, и плясать, —

Теперь, в одиночку, испортит все дело,

Себя начиная в заглавных писать.

Взойдет на трибуну развязным паяцем,

Истошно крича: — Это — Я! Это — Я! —

Чужими делами начнет похваляться,

Упрямо блестя пятачком, как свинья.

Иль вдруг тенорком директивно–корявым,

Подобным скребущему блюдо ножу,

Зальется, как шавка: — Да я вас! Да я вам!

Я вас погоняю! Я вам покажу! —

Куски у других изо рта вырывая,

Давясь и завидуя, наспех жуя,

От яростной жадности вся изнывая,

Вопит: — Это доля моя! Моя-я! —

То кинется «якать», то бросится плакать,

Как с писаной торбою нянчась с собой,

Разводит повсюду и склоку и слякоть,

Всем буквам мешая в работе любой.

Нелепо, бездарно, нескладно, строптиво

Она нарушает весь строй коллектива;

И часто от буквы последней — «я»

Всем буквам буквально нет житья!

Изложим мораль в словах немногих:

Мы дружно идем по широкой дороге,

Чтоб нам миновать и ухабы и ямы,

Построже должны держать наше «я» мы.

1940

ФИФЫ

— Фифочка, ты знаешь, я от скуки умираю,

Все ужасно заняты, куда–то все спешат…

Просто жить не хочется!.. Представь, сегодня к чаю

Я с трудом достала тот паршивый шоколад!

— Ужас, ужас, Пусенька!.. Я тоже ем, как птичка-

Вкусненького хочется — и не могу достать!

— Фифочка! Сегодня к нам приходит косметичка…

— Знаю, знаю, Пусенька! Я буду ровно в пять!

_ Да, ты знаешь, Фифочка, Люлюська мне соврала

(У нее на враки есть особенный талант!):

Это не Натулечка кого–то там поймала,

А сестру Натулечки оставил интендант!

— Ах, так это правильно? Несчастная Варвара!

Чуть дела поправились — и вот опять одна…

— Но ты знаешь, Фифочка, ведь он же ей не пара!

— Да, конечно, Пусенька… А потом — война…

С крашеными лицами, с кукольною гривой,

Тупо и презрительно смотря по сторонам,

Кто они, идущие походкою ленивой

По московским улицам, по нашим городам?

1943

ТУРИСТ

Да, мой родной… Везде нужна сноровка.

Жизнь есть борьба, и это не слова!

В кармане быть должна командировка,

А на плечах должна быть голова.

Другие ноют: ах, им трудно, тяжко…

А мне смешно от этого нытья!

Я все берусь достать — была бы лишь бумажка,

«Дано сие…» или «Дана сия…»

Я знаю, где и как нажать пружины,

И где что есть, и чем купить людей.

Соль обращаю в мед и спички — в витамины

И масло получаю… из гвоздей!

Я откопал чудесные районы,

Узнал все тонкости и цены разных мест.

Ей–богу, я бы нажил миллионы,

Когда б иметь свободный мог проезд.

Мне жалко тех, кто киснет в учрежденье

За карточку, зарплату и обед.

Командировка! — вот мое спасенье,

А без нее не мил мне белый свет!

Да, кстати, дорогой, тебе не нужно меду?

Грибов сушеных? Клюквы? Табаку?

Зубного порошку? Горчицы? Мыла? Соды?

Я нынче же тебе приволоку!

Й вот какое дело: я со службы

Решил уйти… верней, меня ушли.

Так ты устрой меня во имя старой дружбы,

Устрой — и сразу же куда–нибудь пошли!

Что? К черту?! Ты всерьез или смеешься?

Ах, ты всерьез?! Ну, ладно же, гляди!

На узенькой дорожке попадешься,

Тогда уж… меду от меня не жди!

1943

ОБИЖЕННЫЙ

Я понимаю, что идет война…

Но люди–то живут, и я других не хуже, —

Служу, как и служил! Скажите: почему же

Я чувствую себя, как будто сел я в лужу,

Как будто на меня понизилась цена?

Машины не дают — ну, хорошо! Не надо.

И Груздев тоже стал ходить пешком…

Но почему обижен я пайком?

Ему — три банки со сгущенным молоком,

А мне — лишь две! Ну, разве не досада?

Не в банке суть, отнюдь! Я сыт вполне, —

Но сердцем я расстроен и обижен:

Зачем дают другим? И почему не мне?

Уж я молчу, боюсь сказать жене,

Что я на банку целую понижен!