Избранное - [16]
Софья Федоровна растеряна, на щеках — розовые пятна, в аудитории — гул, а Егор, поначалу устыдившийся Витиной резкости и до жара завиноватившийся перед Софьей Федоровной, постепенно приходит в себя: «Может, так и надо? Чтобы и в мелочах над тобой не шутили? Наверное… Да, да, о себе думать ежесекундно! Прав Витя, прав. Достоинство хранить хоть где, хоть перед кем. Так себя держать, чтобы все понимали: он вот такой-рассякой, но с этим нельзя не считаться. Ведь так держится Витя…»
Вспоминаются также Егору разные вечеринки и вечера, происшедшие в течение студенчества, и опять-таки Витя на этих веселых сборищах, расставшийся с обычной сдержанностью, умеющий хохотать до изнеможения (платок у глаз и тонкие, булькающие всхлипы); знающий уйму фокусов с монетами, картами, шариком от пинг-понга (прячет за щеку, вытаскивает у соседа из-за ворота); поражающий рассказами о чудесах («В Африке есть племя, вся еда которого — стакан сока в неделю», «В Сахаре откопали древний космодром») и прекращающий тем самым нудные разговорчики о преподавателях, горящих лабораторных и курсовых проектах. Подобное Витино превращение — из молчунов да в отчаянные весельчаки — больше всего удивляло Егора: «Какой он странный. Иссмеялся весь, а завтра снова замкнут, сух — не подступишься. Умеет, черт, обаятельным быть. Мне бы так…»
Опять машину качает по желтой, мертвой зыби, и, отступись от воспоминаний, Егор замечает: они проезжают Турму, деревушку с заколоченными избами. Значит, минут через десять Максимиха, а еще через часок они очутятся на берегу: теплый, мягкий песок под босыми ногами, слабый, холодноватый запах сырой рыбы, гудящее пламя над смольем, застывшие кусты кислицы, белая пена над котелком, которую он снимет почерневшей деревянной ложкой. И так будет сегодня, завтра, понедельник невообразимо далек, пока-то доберется до здешних мест. И можно сладко жмуриться, постепенно проникаясь безмятежностью, свободой, покоем.
Шофер живет на краю Максимихи, он подруливает к палисаднику, кричит: «Разойдись!» Когда мужики, тяжелые, неуклюжие после дорожной качки, растягиваются по улице, шофер снова кричит: «В понедельник чтоб к шести! Ждать не буду! Пейте меньше, черти!» Мужики будто не слышат, боятся повернуться, чтобы не потерять, не спугнуть блаженных улыбочек, возникших в предвкушении ядреного жара на банном полке, кисловато-ледяной крепости браги, которую, разморясь, можно будет глотнуть, сидя на лавке в одних подштанниках.
Егор с Витей гадают: дома ли Миша Баохин, у которого они держат спиннинги, телогрейки, сапоги, пешню, фанерные ящики на полозьях, «трясучки» и прочую снасть для летней и зимней рыбалки.
Миша дома, мастерит лыжи-голицы, под ножом на желтовато-белых досточках проступают вены волокон — еще малость построгать и можно загибать концы. Мише тридцать лет, он уже лыс («Сопрели, паря, волосья-то»), и голова его сейчас сверкает от пота. Он один из немногих, не поддавшихся соблазнам Майска, а оставшихся в родной Максимихе рыбачить да охотиться («Ну его к лешему, этот город ваш»), Миша рассудителен, обстоятелен, у него странная любовь к галстукам: даже собираясь на охоту, на сатиновую цветастую рубаху он обязательно нацепляет галстук, черный, замусоленный, с чудовищно кривым узлом. Любит Миша также с женой своей, Марьей Ивановной, вдруг, ни с того ни с сего, вырядиться в будничный день: на нем черный костюм, хромовые сапоги, лучший галстук («У синего моря пальма, а на пальме обезьяна»); на Марье Ивановне синяя шерстяная кофта, бостоновая юбка, лакированные туфли на венском каблуке — и в таком виде они долго гуляют по деревенским улицам, а когда знакомые спросят: «Ай праздник какой сегодня?», они улыбаются загадочно-торжественно, и Миша со значением говорит:
— Не праздник, но все же.
Пока Егор и Витя ладят удочки, намолчавшийся Миша рассказывает:
— Значит, выпивали мы вчера с Илюхой Юрьевым. Так, знаешь, ночью раз десять к воде вставал — изжога, значит. Я когда чувствую, что с похмелья буду, ведро-то в сени выставляю, чтоб охолодало там. А вчера забыл. Теплую воду-то пьешь, пьешь — не напьешься. Марья Ивановна моя, значит, с утра ворчит: пьяница, говорит, с тобой и ночью отдыха нет. Ну, смехом она, конечно, это. Потом с утра-то полы с ней вымыли, я печь вот подправил…
Егор, обычно поражавшийся Мишиной способности так подробно запоминать и пересказывать сущие пустяки, сегодня с интересом слушает и уже не думает, что это пустяки. Он возвращается к недавнему вечеру, когда шел сосняком со сверхурочных и был безудержно самоуверен: «Пойду и скажу Вере: пусть будет все как у всех. Да, да, как у всех» — и радовался простоте и ясности жизни. А вот сидит перед ним Миша Баохин, рассказывает про это самое «как у всех», тот вечер невозвратим, невозвратимы другие суматошно-беспечные дни, у него никогда уже не будет так, как у всех.
Витя спрашивает:
— Миша, у Караульной-то что ловится?
— Да туто-ка бегал я, пару щучек взял. А хариус, считай, недели две как пропал. Соровая одна и берет: щука, сорога там, окунь.
— На уху-то наловим?
— На уху-то конечно!
Они уходят, прихватив еще старенькую Мишину берданку («А вдруг утчонка, паря, попадет»), возле бани, в глухом крапивном углу, копают червей, перелезают через плетень и по узенькой песчаной тропке торопятся к заимке: четыре километра — сорок минут, там пока то да се — хорошего клеву хватит на час, не больше.
Герои этой книги часто уезжают из дома; одни недалеко, как в повести «Мальчики из Майска», другие за тридевять земель (повесть «Странники у костра»), чтобы оглянуться на свои дни — так ли живут? — чтобы убедиться, что и в дальних краях русские люди деятельны, трудятся азартно, живут с верой в завтрашний день. А Иван Митюшкин из киноповести «Дмитровская суббота» вообще исколесил всю страну, прежде чем нашел свою судьбу, свою горькую и прекрасную любовь. И сам автор отправляется в поля своего детства и отрочества (рассказ «Очертания родных холмов»), стремясь понять ностальгическую горечь и неизбежность перемен на его родине, ощутить связь времен, связь сердец на родной земле и горячую надежду, что дети наши тоже вырастут тружениками и патриотами.
Рассказы, созданные писателем в разные годы и составившие настоящий сборник, — о женщинах. Эта книга — о воспитании чувств, о добром, мужественном, любящем сердце женщины-подруги, женщины-матери, о взаимоотношении русского человека с родной землей, с соотечественниками, о многозначных и трудных годах, переживаемых в конце XX века.
Дед Пыхто — сказка не только для маленьких, но и для взрослых. История первого в мире добровольного зоопарка, козни коварного деда Пыхто, наказывающего ребят щекоткой, взаимоотношения маленьких и больших, мам, пап и их детей — вот о чем эта первая детская книжка Вячеслава Шугаева.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Сборник статей, подготовленных на основе докладов на конференции «Ф. В. Булгарин – писатель, журналист, театральный критик» (2017), организованной журналом «Новое литературное обозрение» и Российской государственной библиотекой искусств, в которой приняли участие исследователи из Белоруссии, Германии, Италии, Польши, России, США, Украины, Эстонии. Статьи посвященных различным аспектам биографии и творчества Ф. В. Булгарина, а также рецепции его произведений публикой и исследователями разных стран.
Дневники Максимилиана Маркса, названные им «Записки старика» – уникальный по своей многогранности и широте материал. В своих воспоминаниях Маркс охватывает исторические, политические пласты второй половины XIX века, а также включает результаты этнографических, географических и научных наблюдений. «Записки старика» представляют интерес для исследования польско-российских отношений. Показательно, что, несмотря на польское происхождение и драматичную судьбу ссыльного, Максимилиан Маркс сумел реализовать свой личный, научный и творческий потенциал в Российской империи. Текст мемуаров прошел серьезную редакцию и снабжен научным комментарием, расширяющим представления об упомянутых М.
Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.
Эта книга о трагической судьбе талантливого советского зодчего Мирона Ивановича Мержанова, который создал ряд монументальных сооружений, признанных историческими и архитектурными памятниками, достиг высокого положения в обществе, считался «архитектором Сталина».
«Мне некого было винить, кроме себя самой. Я воровала, лгала, нарушала закон, гналась за кайфом, употребляла наркотики и гробила свою жизнь. Это я была виновата в том, что все мосты сожжены и мне не к кому обратиться. Я ненавидела себя и то, чем стала, – но не могла остановиться. Не знала, как». Можно ли избавиться от наркотической зависимости? Тиффани Дженкинс утверждает, что да! Десять лет ее жизнь шла под откос, и все, о чем она могла думать, – это то, где достать очередную дозу таблеток. Ради этого она обманывала своего парня-полицейского и заключала аморальные сделки с наркоторговцами.