Избранное - [13]

Оле обижен, он ведь ему всю душу открыл, а это удовольствие небольшое. Он начинает ерепениться, капельки слюны брызжут у него изо рта.

— Ты спокон веков терпеть не мог Аннгрет.

— Ну и что?

— Друзей у тебя всегда было маловато!

— Что еще?

— А с сегодняшнего дня стало еще одним меньше.

— Благодарствуй, враг!

Антон уходит. Прыгает через поваленные деревья, спешит к своим рабочим у электропилы. Пила уже опять рычит, вгрызается в основание толстенной сосны. Рамш уходит с лесосеки.

Второпях Антон ищет свой обед.

— Кто утащил мою еду? — Он старается перекричать рычание пилы.

— Да вон она лежит, — слышится голос Мампе.

Антон бросается к своей котомке.

— Назад! — орет Мампе. — Назад!

Сосна валится. Крона ее погребает под собой малорослого Антона. Морозные кристаллики взвихриваются в воздухе. Оле видит, как, словно защищаясь, подымается рука старого друга. Загрубелая рука, потрудившаяся еще и над выведением букв, сжата в кулак.

Рабочие вытаскивают из-под дерева серого человечка. Морозная пыль покрывает засмоленные штаны Антона, линялую синюю куртку и лицо. Ребята похлопывают, ощупывают, выслушивают своего бригадира. Ищут хоть следа жизни в теле Антона, ищут искорки огня в глубокой трясине. Ничего. Антон мертв.

Оле недвижно сидит на поваленном стволе. Его трясет.

7

Антон Дюрр и в смерти важная персона, он занимает собою общественность. Дверь в его лесной лачуге узкая. Гроб Антона пришлось бы ставить на ребро.

На кладбище в Блюменау нет склепа. Эмма Дюрр хочет, чтобы тело Антона лежало в церковной башне под колоколами. Она идет к Серно просить разрешения. Толстый Серно, церковный староста, сейчас совещается с лесопильщиком Рамшем. Эмме приходится ждать, пока ее впустят.

Серно сидит в кресле. Его зад провисает сквозь перекладины спинки. Лесопильщик Рамш тоже здесь. Он читает «Воскресную церковную газету».

Эмма Дюрр излагает свою просьбу. Серно ее выслушивает благочестиво и доброжелательно. Руки его покоятся на животе, похожем на туго набитый мешок.

— А как ты хочешь хоронить своего Дюрра, по церковному обряду или нет?

Эмма теребит кончики черного траурного платка.

— По обряду!

— Господин пастор согласен его напутствовать?

— Кто-нибудь из района скажет надгробную речь.

— Так-так, свободомыслящий, значит!

Тяжеловесный деятель закуривает сигару. Вдова беспокойно ерзает на камышовом стуле, траурной юбкой обтирая сиденье. Ей надо еще сходить к пекарю заказать поминальный пирог. Рамш владеет искусством одним глазом читать церковную газету, другим — подмигивать. Толстяк Серно затягивается и, как ангел-благовеститель, вещает из облака дыма:

— Ты же знаешь, я человек общественно сознательный, верно?

— Все может быть, — отвечает Эмма, она бы расхохоталась, если бы речь не шла о похоронах Антона.

— Ладно, клади своего Дюрра в нашу церковную башню.

Эмма не благодарит. Встает и идет к двери.

— Стой, только с одним условием!

Условие: вечером тело Антона будет опущено в предназначенную для него могилу. Утром — милости просим под колокола.

— Мертвое тело не должно ночью находиться в церкви! Ничего не поделаешь — старый закон!

Эмма круто поворачивается.

— У нас новый строй.

Лесопильщик Рамш подымает от газеты свое учено-щербатое лицо. Шрамы его кажутся сейчас широкими и приветливыми.

Новый строй, новый строй — заладили одну песню. Церковный закон остается церковным законом, и так далее! Иначе твой муж будет упырем бродить по свету, he will be a ghost, а этого ты, верно, не хочешь.

Эмма не хочет мужа-упыря. Пусть лучше упокоится в земле. Перетаскивать труп с места на место как-то страшновато.

8

Вселенская стужа. Оле мерзнет и мерзнет. И все ему видится кулачок Антона, ледяной кулачок, подъятый к тучам. Как же теперь его друг и товарищ, непримиренный, одинокий, будет обитать среди мертвых?

Аннгрет хлопочет в комнате, стройная и гибкая. Антон Дюрр не был ее другом. Но о мертвых — или хорошо, или ничего! В своих хлопотах Аннгрет задевает плечом опечаленного мужа. У Оле зуб на зуб не попадает.

— Что мне сделать, чтобы ты пустила меня к себе в постель и согрела?

У Аннгрет даже в день смерти Антона есть свои пожелания. Она хочет, чтоб муж надел на похороны высокие сапоги. Оле еще с войны ненавидит кожаные голенища. От них несет командами и разит несправедливостью.

Аннгрет воркует, разжигает его: и совсем она не о военных сапогах говорит, а о крестьянских, на меху, подкованных железками.

— Вот они, возьми!

Оле смотрит на теплую овчину в сапогах. Очень продрог он. За окном идет снежок. Оле обещает надеть сапоги.

В дверь стучат. Пришла Эмма Дюрр. Общипанная курочка среди зимней ночи.

— Антону негде упокоиться. Неужто он это заслужил?

Оле разом возвращается к жизни. Озноб как рукой сняло. Кое-что он сумеет сделать для покойного друга. Разве же он не депутат районного собрания, не председатель «Крестьянской помощи»? Как-никак он человек значимый.

— Ну я им покажу, где будет лежать его тело!

Он приказывает принести домовину Антона в церковную башню под колокола.

— А кому не нравится, пусть мотает оттуда.

9

На следующий день заколоченный гроб стоит в будущей своей могиле. У Эммы уже и слез нет. Значит, Антон и вправду стал упырем?