Избранное - [97]

Штрассер нагнулся над ним, повернул на бок. И тут мы увидели, что он в полном сознании. В его взгляде струился все тот же дикий свет — свет отчаяния. Это успокоило нас и заглушило все переживания, связанные с тем, что мы его избили.

Затем он поднялся с земли. Не без труда. Видимо, ему досталось больше, чем мы думали. Выпрямившись, итальянец отряхнул грязь со своего костюма. Когда он нагнулся, чтобы почистить брюки, мы подумали, уж не собирается ли он снова взять в руки нож. И тогда в воздухе опять мелькнули паши палки. Итальянец закричал: «No-o, нет».

«Ага, — проговорил Штрассер, — синьор говорит по-немецки».

Между тем горы погрузились в темноту. Ярко догорал костер, который мы разожгли, чтобы выкурить Каневари из норы.

«Теперь вместе с ним наверх, в хижину, — скомандовал Штрассер. — Надо будет поговорить о деньгах».

Пришлось опять подниматься в горы. Передвигались совсем медленно, потому что Каневари едва мог ступать на левую ногу. Мы дали ему палку, чтобы опереться. И он зашагал чуточку быстрее.

Когда мы наконец добрались до хижины, войти в нее оказалось невозможно, потому что Каневари запер дверь изнутри. Мы стали искать лаз и в конце концов обнаружили сбоку небольшое отверстие — четырехугольную дыру в стене, какие используются для просушки скошенного сена. Самый маленький из нас — Макс Флюман — крикнул: «Я тут пролезу». Мы помогли ему вскарабкаться на плечи Штрассера, он подтянулся и действительно пролез через отверстие. Он и открыл дверь изнутри.

Каневари оставил после себя жуткий беспорядок. На полу валялись газеты, на столе возвышались две пустые консервные банки. А вот украденного у нас варенья мы не обнаружили.

Он уже больше не протестовал и послушно прошел в комнату. Мы обступили Каневари и разглядывали его как достопримечательность. Штрассер закурил сигарету и сказал:

«Сначала надо забрать у него наши деньги. Потом приготовим что-нибудь поесть. — Обращаясь к итальянцу, он спросил: — Где наши деньги?»

Каневари сделал шаг назад. Его снова охватил страх. Он замотал головой и проговорил:

«Никакие деньги, никакие деньги!»

В этот момент он, разумеется, понимал, что сбежать ему не удастся и что он полностью в нашей власти. Его нижняя губа сильно распухла и стала совсем синей. Но это не по нашей вине. Наверно, он получил эту травму, когда прыгнул из окна или упал на откосе. Тогда же он, скорее всего, и вывихнул себе ногу.

На нем были светлые брюки, добротные горные ботинки и куртка с карманами и молниями. Конечно, у него болела нога и, разумеется, спина, по которой мы целую минуту или даже больше били своими палками. Итальянец осторожно несколько раз провел языком по припухлой нижней губе, которая стала совсем синей. Тем не менее он стоял, выпрямившись во весь рост, посреди комнаты, ни на что не опираясь.

Штрассер протянул ему пачку сигарет. Итальянец взял одну, сказал «grazie»[19] и сунул ее в рот там, где припухлость губы была меньше всего. Мы видели, что руки у него трясутся, причем так сильно, что он не в состоянии зажечь спичку. Поэтому Штрассер поднес ему ко рту свою зажигалку.

«Садитесь», — проговорил Штрассер.

Каневари сел на табуретку. Штрассер прислонился к столу. Мы дали итальянцу сделать пару затяжек, и он явно успокоился. Но потом он снова сказал: «Нет, нет, никакие деньги» — и замотал головой.

«Будем бить его до тех пор, пока не отдаст деньги», — сказал Мартин.

«Только не надо волноваться, — заметил Штрассер. — Деньги мы все равно найдем. — И, обращаясь к итальянцу, сказал: — Если вам до сих пор еще не ясно, что к чему, мы те самые школьники, которых вы обворовали. Из кухонного шкафа вы украли шестьсот франков. Эти шестьсот франков мы и хотим получить обратно».

Руки его тоже были в крови. Хотя он осторожно держал сигарету, постепенно и она порозовела — кровь продолжала сочиться.

— Разве вы не перевязали его раны? — спрашивает Карин.

— Сначала мы думали только о том, как выручить свои деньги, и еще о том, что он не торопится их выкладывать. Только потом, когда решили сделать ему перевязку, вспомнили, что не захватили с собой бинт.

— Так вот, Штрассер заметил, что это должно послужить нам хорошим уроком: разве можно отправляться в поход без бинта. Ведь легко мог пораниться любой из нас.

Затем он еще раз объяснил итальянцу медленно и внятно, кто мы такие. Но тот вел себя так, будто ничего не понимает, снова и снова повторяя: «Никакие деньги, никакие деньги».

«Он совсем не понимает, о чем мы говорим», — сказал я.

Согласившись со мной, Штрассер проговорил:

«Боюсь, что он вообще не понимает по-немецки».

Мы ждали, что Штрассер наконец заговорит с Каневари по-итальянски. Но ои сказал, что итальянским владеет очень слабо. Почувствовав наше разочарование, поскольку от учителя всегда ждут обширных познаний, он быстро добавил:

«Это ведь не мой предмет. Хотя в школе я учил итальянский, но с той поры почти все забыл. В памяти осталось лишь несколько слов».

Я вспомнил о Сильвио, которого мы так и не отвязали от дерева, и спросил:

«Может, Сильвио привести?»

Другие были против, правда не все. В основном те, которые задавали тон. Сами с ним разберемся, сказали они.