Избранное - [91]

— С моей машиной что-то стряслось, — сказала я.

Заведующий чуть приоткрыл глаза и лениво почесал себе грудь.

— А что стряслось?

— Не знаю. Мотор почему-то кашляет. Нельзя ли посмотреть?

— Можно, — ответил он после долгого раздумья, но даже не пошевельнулся, хотя я ждала, стоя перед ним.

— Прошу вас.

— Ладно. Пишта поглядит.

Он по-прежнему не двигался с места. Меня удивляло, как может он стоять так долго и как его ноги выдерживают такую тяжесть. Потом он вдруг гаркнул:

— Пишта!..

Я посмотрела по сторонам, чтобы понять, кого он зовет, — во дворе были только заведующий, я, машина и два тенистых дерева. Но кто-то еще, очевидно, все-таки был там, потому что чей-то голос отозвался:

— Слушаю!

— Идите, поговорите с ним, — обратился ко мне жирный червяк — это сравнение сразу же пришло мне в голову — и небрежно указал рукой в глубь двора.

Я обогнула дом, за которым оказался колодец, а у колодца мылся какой-то парень; он в это время намыливал шею.

— Вы Пишта? — спросила я.

— Да.

— С моей машиной что-то стряслось.

— Дядя Габи прислал вас ко мне?

— Да.

— Черт побери, — пробормотал он, продолжая мыться.

— Кого черт побери?

— Ни в коем случае не вас. Дядю Габи.

Он вылил ведро воды себе на голову и потом поглядел на меня, а я на него.

Прежде всего мне показалось, что он мог бы послужить для Бенце прекрасной моделью. Он был в одних плавках. Сплошные мышцы. Блондин с удивительно ясными голубыми глазами, но загорелый, черный, как негр, хотя лето только начиналось.

Он отбросил в сторону ведро.

— Ну, пойдемте, я посмотрю, но если поломка серьезная, то не берусь. Неохота возиться.

— Счастливчик, — сказала я.

— Да нет. Просто я собираюсь поохать на Дунай поработать веслами и еще утром об этом договорился.

— Неужели вы не хотите сделать доброе дело?

— Почему же нет… хочу, но раньше давайте посмотрим. А доброе дело тут ни при чем: вы заплатите за все до копеечки. Как вам вздумалось пригнать сюда вашу машину?

— Она здесь сломалась.

— Ну ладно. Подождите, я только натяну штаны.

Вскоре он появился в шортах; рубашку и прочее он так и не надел. Подойдя к машине, он поманил меня.

— Дайте ключ и садитесь в машину. Сейчас проверим.

Мы выехали на улицу. Мотор вдруг взревел, парень прибавил скорость, потом затормозил, да так резко, что я чуть не ударилась носом о ветровое стекло; тогда он, повернувшись ко мне, кивнул головой.

— Ну, ладно… Не в порядке какой-то клапан цилиндра.

Он вылез и осмотрел машину.

— Наследство американского дядюшки? Ведь маленькими «мерседесами» как будто не торгует частный сектор.

— Мы купили его в прошлом году в Риме, когда у моего мужа была там выставка.

— Понятно. — Он открыл капот и, заглянув вовнутрь, закричал: — Лаци!..

Из мастерской вышел веселый чумазый парнишка, лет пятнадцати — шестнадцати.

— Пойди-ка сюда. Барахлит всасывающий клапан, второй или четвертый. Вынь его, пошлифуй. Через полчасика я вернусь, и мы поставим его. Понял, что тебе надо сделать?

— Да.

— Точно?

— Точно.

— Ну и прекрасно. Сначала лучше проверь второй клапан. Вон тот, дурачок. Это же «мерси», отсюда надо считать… И тот четвертый… Идет? — И он крикнул толстому Моржу, продолжавшему стоять совершенно невозмутимо: — Дядя Габи, я пойду перекушу. Через полчаса приду и сделаю этот клапан.

Я с восхищением наблюдала за ним. Преклоняюсь перед ловкостью и умением. Парень завел мотор, одновременно захлопнув дверцу, потом, развернувшись, затормозил и, открыв капот, стал уверенно копаться в моторе, словно заранее зная что с ним. И теперь он ловко сдернул рубашку с ветки шелковицы, быстро надел ее, собираясь пойти поесть, чтобы потом с легкостью устранить все неполадки.

— Когда вы вернетесь?

Он усмехнулся, застегивая рубашку.

— Вы торопитесь?

— Sacrebleu[5], конечно, тороплюсь, — ответила я ему в тон.

— Dans une demi-heure, demoiselle[6], — подмигнув мне, сказал он.

— Да откуда вы знаете французский?

— Оттуда же, откуда вы. Люди всегда начинают с грамматики, потом, до самой смерти, изучают лексику. Не кажется ли вам, что ваш вопрос оскорбителен? Я же не спрашиваю, откуда вы знаете французский.

Я покраснела, получив шах и мат. И сказала:

— Вы правы. Простите.

— Ерунда. Все средства хороши, лишь бы пустить вам пыль в глаза.

— Je crois réussir à faire[7]. — И и улыбнулась, а он опять подмигнул мне.

— En ce cas je n’ai pas travaillé pour rien… chère Eva[8].

Я страшно удивилась.

— Так вы меня знаете?

— Давно. С детства.

— Откуда? Я не могу вас вспомнить, как ни ломаю голову.

Я смотрела на него с любопытством, а он только улыбался.

— И не вспомните. Я знаю вас по бассейну. С тех пор прошло шесть — восемь лет. Скорей, даже девять. Вы тогда, насколько мне известно, ходили в университет, а потом его бросили. Позже и я бросил… плавание.

— Я тоже. И теперь плаваю только ради удовольствия.

— А вы были способная. Одна из первых. Я помню, на соревнованиях вы заняли какое-то хорошее место.

— В том-то и дело, что всего лишь «какое-то хорошее место». Я поняла, что навсегда останусь заурядной пловчихой, застряну на третьем-четвертом месте. Тогда уж лучше… — И я протянула ему руку. — Очень мило, что вы меня помните.

— Как же мне не помнить? Я долго был в вас влюблен. Вы мне снились по ночам. Такое человек не забывает.