Избранное - [74]

— Два дня назад на этой самой дороге вы спросили у меня то же самое: не сержусь ли я за то, что вы не повезете меня дальше. За то, что бросите на дороге.

— Тогда вы не рассердились.

— Тогда тоже я вежливо ответил, что это пустяки.

— Вы рассердились?

— Я готов был убить вас.

— Теперь тоже?

— Теперь другое дело.

— Зачем же было напоминать об этом?

— С досады и горечи, — сказал я, не придумав ничего иного в ответ. И, открыв дверцу, вышел из машины. Я видел, как Эржи захлопнула дверцу, поставила ручку на предохранитель, приоткрыла дверцу со своей стороны, словно собираясь выйти. Потом и ее захлопнула, включила мотор и рванула машину с места.

Прошло добрых несколько секунд, пока я осознал, что она снова бросила меня. Машина свернула на дорогу и исчезла за поворотом.

Меня обожгло холодом. Здесь, на двести метров ниже Гайи, было холоднее, чем наверху. Там температура была около нуля, здесь — по меньшей мере минус десять градусов.

Я подошел к остановке посмотреть, когда идет ближайший автобус. Через полтора часа. К счастью, деньги у меня с собой были, и я пошел посидеть в ресторан, там, по крайней мере, тепло. Зубы у меня стучали.

Вернется она за мной или нет? — вот что главным образом интересовало меня. То, что она уехала, казалось мне абсурдом. Мы спокойно беседовали, я вышел из машины, а она вдруг — на тебе, — бросила меня здесь и умчалась.

Невероятно!

И вообще, все было невероятно, невозможно, все нелепо и в особенности то, что сейчас у меня наверху идет прием больных. Опять звонить Эве?

Не хотелось. Я попросил глинтвейна, так как дрожал от холода.

Вот попал в дурацкое положение! Я сидел, пил глинтвейн и ровным счетом ничего не мог предпринять, даже думать не мог. Ко мне подошел официант, вежливо спросил, хорош ли глинтвейн, я заверил его в том, что глинтвейн отличный, и попросил еще. В большом зале ресторана нас было всего трое. Официант сказал, что в такое время, после полудня, мало кто сюда заглядывает, иное дело позже, когда есть музыка.

Собственно говоря, раздумывал я, не может быть, чтобы она за мной не вернулась. Хотя ведь я считал невозможным и то, что она бросит меня здесь. Ну ладно, не стоит над этим задумываться.

Когда я пришел к такому выводу, в зал вошла Кати, с ней еще одна девушка и двое молодых людей, с которыми мы провели вчерашний вечер. Заметив меня, они тотчас подошли.

— Вы здесь? Ты? Как ты сюда попал?

И, окружив, принялись пялиться на мой костюм: они прибыли только что автобусом, я автобусом приехать не мог, и на лыжах не мог, и вообще они видели, как после обеда я сел играть в карты.

— Выпейте-ка лучше глинтвейна, — сказал я.

Выяснилось, что именно для этого они и приехали, кто-то сказал, что здесь подают отличный глинтвейн, а чем и заняться человеку от скуки во время отдыха? Ходишь из одного места в другое, и повсюду одно и то же; делать нечего, знай сиди себе за столиком ресторана — мог бы у себя дома таким же манером сидеть, вот и считаешь оставшиеся до окончания срока путевки дни.

— Разве у тебя нет сейчас приема? — спросила Кати.

— А я его здесь веду.

По сравнению со мной эти парни и девушки были безнадежно молоды. Они громко радовались жизни и, вероятно, делали это целыми днями. Мне нечего было сказать им. А уж что скажут они, меня и вовсе не интересовало. Занимало меня лишь одно: вернется за мной Эржи или не вернется?

И во время всего разговора с ними мне хотелось, чтобы она вернулась, я желал этого каждой своей клеточкой; лишь позднее сообразил: нехорошо, если она вернется. Ведь мое непонятное и необъяснимое пребывание здесь в одном пиджаке, без пальто, уже и так растревожило их воображение, они почуяли, что за этим что-то скрывается, а появление Эржи разом открыло бы все тайны.

Лучше пусть не возвращается, логично пожелал я. Пусть лучше вернется, заклинал я, мысленно махнув на все рукой. Что мне до всех них? И какое имеет значение, подумают они что-то или не подумают? Мне до них нет никакого дела.

Кати, сидя рядом со мной, тихонько расспрашивала:

— Все же, как ты сюда попал?

— Рассердился на тебя.

— За что?

— Я хотел провести вечер с тобой вдвоем, а не в компании.

— Но ты не ответил, почему ты здесь. Где твое пальто?

— Не приставай! Нет у меня пальто.

— Ты ухаживаешь за женой Печи?

— Глупости!

— Вовсе не глупости. Скажи, если это правда. Правда?

Я не ответил.

— Я еще вчера вечером поняла. Ты гадко вел себя со мной. Я пришла на танцы так, как ты просил… А ты даже не заметил.

— Заметил.

— Нет, не заметил. Она приедет за тобой?

Я поднял брови, желая положить конец ее расспросам, но это оказалось излишним, потому что в дверях появилась Эржи, взлохмаченная, словно подросток, в распахнутой шубке, с засунутыми в карманы руками. Она приблизилась к нам, остановилась возле стола:

— Говорят, будет вьюга?

Что-то заставило меня встать. Я не мог продолжать сидеть, ведь она пришла сюда. Вернулась за мной.

Я счел это в порядке вещей.

— Будет вьюга? Кто вам сказал? Садитесь.

Она села.

— Я бросила вас здесь, — произнесла она, не смущаясь, не обращая внимания на сидевших за столом людей. — Мне и в голову не пришло, что у вас могут быть дела. Я вернулась, едемте.