Избранное - [72]

— Вы не настоящий охотник, — улыбнулся я Мольнару.

— Да… пожалуй. Времени не хватает.

— Истинный охотник не признает такого понятия — время.

— Да ну? А что же он признает?

— Зверя. Одного-единственного. Присмотрит себе в лесу ласку и убьет. Если даже полгода потребуется, все равно только этого зверя, другие его не заботят.

— Не очень-то это рационально.

— Охота давно уже перестала быть рациональным делом, с тех пор, как стала спортом.

Мольнар лукаво посмотрел на меня.

— Ну, вы-то скорее на людей охотитесь, а не на ласку.

— На людей?

— Я имею в виду женщин.

Я почувствовал, как бледнею: этот маленький человек попал в самую точку, высказал вслух мои сокровенные мысли; случайно ли или заметил, как я смотрю на Эржи?

Я принужденно рассмеялся.

— До сих пор мне не приходило это в голову, но идея хороша.

— Как же, не приходило! Интересный, холостой молодой человек, доброжелательный, но в то же время неприступный — не меня же вы хотите покорить своим обхождением. И женщины правы, избирая вас: кто может с вами здесь состязаться?

Ужасно! Этот человек говорит, что думает. И никак не защитишься, я отдан ему на съедение. Можно нагрубить, можно резко оборвать его, но и тогда один я останусь в проигрыше, потому что ему ничего не нужно, у него за этим столом нет иной цели, кроме той, ради которой сюда приходят. Поесть, мило побеседовать, отдохнуть, меня же он загоняет в клетку, чтобы в конце концов показать Эржи, как я, обозленный, вцеплюсь, словно сойка, в просунутый сквозь решетку палец…

Но признать поражение и отступить в моем возрасте было невозможно. Я махнул рукой, словно не считал сказанное им важным.

— Вот минусы дедуктивного метода. Сначала причислить к какой-то категории, а потом исследовать. До сих пор безнаказанно это удалось только одному Линнею, да и ему потому лишь, что производил он свои опыты не на людях.

Наступила небольшая пауза. Я глянул на Эржи, и глаза наши встретились. Она улыбнулась. Я ответил улыбкой, и моя нервозность прошла. Я играл роль для нее и если она довольна, то я и подавно.

— Ну, не злитесь, — весело сказал Мольнар, он не заметил, что я перестал сердиться.

Я снова взглянул на Эржи.

— Пойдете играть в пинг-понг? — И тотчас обратился к Мольнару: — Постойте, сейчас я вам задам. Да, я зову Эржебет Печи играть в пинг-понг, чтобы показать свои неотразимые подачи.

— Угу, — произнес Мольнар.

— А ты? — перевел я взгляд на Печи.

Он поднял брови, словно предупреждал таким образом о моей бестактности.

— Ты умеешь играть в ульти? — осторожно спросил он.

И сразу человек этот перестал для меня существовать. Министр любит играть в ульти, значит, и он займется картами. Что у него, нервная система отсутствует? До сих пор не почувствовал, о чем идет речь?

Конец всему положила Эржи: встав, она заявила, что устала и пойдет немного отдохнуть.

И ушла.

— Ну, все равно, ульти так ульти, — согласился я.

Вообще-то я не очень люблю карточную игру, да и не везет мне. Есть такое суеверие: кому везет в карты, не везет в любви. Нет картежника, который не был бы суеверным. Источник любого суеверия — незнание, неизвестность, а какие карты сдадут, никому ведь не ведомо. Я не настоящий картежник, суеверий не признаю, разве что во время игры, но сейчас это обещало быть забавным.

Мы расположились в гостиной в удобных креслах. Печи сразу начал сдавать. Я едва следил за игрой, карта мне не шла, в трех-четырех партиях я проиграл все свои мелкие деньги, хотя играли, как обычно, по десяти филлеров. Лучше всех играл Мольнар, он меньше всех задумывался, называя масть, прикупая и делая ставки, Печи играл осторожно, безрадостно, словно решал какую-то важную задачу.

Помня о примете, я радовался тому, что проигрываю. С нетерпением ждал, что Мольнар продолжит тему, начатую за обедом; играя в карты, никак нельзя удержаться, чтобы не заметить: вот, мол, все-таки женщины… Мне бы польстило, если бы он так сказал. Скорее бы уж!

Но ничего такого он говорить не стал, заводил разговор о том о сем, а больше всего о картах. И играл с удовольствием. Мне знакома такая радость, она появляется, когда человек уверен в себе и делает то, что ему нравится.

Я предложил распить бутылочку вина. Они согласились. Принесли вино, а между тем объявлять игру надо было мне. Я сказал червы, имея на руках три козыря, контру, реконтру, субконтру, — и проиграл. Тогда Мольнар насмешливо посмотрел на меня поверх бокала:

— Вы играть хотите или проигрывать?

— Черт его знает, — ответил я и расплатился. Около нас уже собрались болельщики. Одного из них я подозвал к столу. Не сядет ли он на мое место? У меня, к сожалению, начинается прием.

Я оставил их за карточным столом и поднялся вверх по лестнице. Казалось, сердце мое билось в горле, я постучал в дверь комнаты Печи. И вошел.

Эржи стояла у шкафа, она не выказала ни капли удивления. Я закрыл дверь, не спуская с нее глаз.

Так прошло с полминуты. Потом Эржи подошла к столику, пригласив меня сесть.

— Не уезжайте, останьтесь, — сказал я.

— Где?

— Здесь, в доме отдыха. Останьтесь еще на неделю. Осмельтесь решиться!

— На что решиться?

— Остаться одной здесь, со мной. Не бегите! Прошу вас!