Избранное - [24]

В хотоне[38] Дунгара встречали Новый год. В первый день праздника приносили богам в жертву еду и питье, по возможности все самое лучшее. Двое-трое суток молодежь разъезжала по гостям, поздравляла соседей. Дунгар велел запрячь пару лошадей в легкие сани и, усадив в них жену и дочь, поехал вдоль берега Онона. По пути им встретился Чойнхор. «Хэ-хэ!» — дико прикрикнул на коней Дунгар, стегнув кнутом, и, едва не задев Чойнхора, стрелой промчался мимо, оставив за собой облако снежной пыли.

— Счастливо оставаться, Чойнхор! — насмешливо прозвенел вслед всаднику голосок Балджид. «Ах, чтоб тебя!» — выругался Чойнхор, стиснув зубы. В бессильной ярости сжались кулаки. Никогда дочь гулбы не любила его.

Из этой поездки Дунгар вернулся очень довольный. Чойнхор сразу догадался почему. Вскоре к гулбе приехали гости-сваты из богатого айла агинских бурят, преподнесли хадак дунгаровым бурханам. После их отъезда Чойнхор поинтересовался:

— Чьей же ты станешь, Балджид?

— Да есть тут один толстый краснорожий парень. Свадьбу летом сыграем. А до тех пор между нами все может оставаться по-прежнему, да и после свадьбы тоже. Жених — дурачок, и у меня будет полная свобода.

Весна в том году наступила рано. Быстро стаял снег, обнажив пожухлую прошлогоднюю траву, побежали ручьи, овражки в лесу наполнились желтой талой водой.

Сравнивая нынешнюю весну с прошлогодней, буряты считали, что жизнь их изменилась к лучшему.

В начале весны неподалеку от хотона Дунгара среди зарослей старых осин разбил стоянку одинокий странник. Он появился, волоча за собой тележку на четырех колесах. Сгрузил какой-то хлам, поставил тележку против ветра и кое-как прикрыл лохмотьями — получилось подобие шалаша. Человек выглядел необычно: длинные волосы падали на плечи, на заросшем лице лихорадочно блестели большие глаза. Дэли у него был рваный, но, судя по воротнику, дамского покроя. Из дыр торчали клочья ваты. Носы мягких бурятских бойтоков были сбиты.

Известие о его появлении принесли ребятишки. Они обнаружили его в тот момент, когда он раскурил можжевельник и, ударяя в маленький ламский барабанчик-дамар, читал молитву. Окончив молитву, он достал из сумки кусок сахара, расколол его на несколько мелких кусочков и роздал детям. «Я — хубилган Хар Махгала[39], — сказал он. — Передайте это своим матерям, и пусть они принесут мне поесть». Некоторым ребятам показалось, что человек этот похож на ламу Цэрэнбадама. И действительно, то был он. Но он уже никого не узнавал, разум его помутился. В такое плачевное состояние Цэрэнбадам впал несколько месяцев назад. Прошлым летом, когда он расстался с семейством гулбы, вся его жизнь пошла кувырком. Лишившись опоры, превратился он в черепок, брошенный в золу. Он никому не был нужен. Никто его не знал, и пристроиться при храме ему не удалось. Каким богам он только ни молился — и Чойджо, и Майдари, и шестнадцати божествам, — все напрасно. Шатался как бездомный пес и жил подаяниями верующих. Постепенно он стал называть себя хубилганом хутухты, и сам твердо в это уверовал. Он принял обет странника и, обмотав локти и колени воловьей шкурой, провел в пути много дней, ползком добираясь до монастыря богдо-гэгэна — на это ему понадобились не десять суток, как каравану, а два с лишним месяца. Простые богомольцы, которых он встречал в пути, восхищались им и подкармливали. В благодарность лама высекал на камнях слова молитвы, подносил бурханам освященное зерно. В Гандане, крупнейшем монастыре Урги, при виде огромной статуи бога Майдари высотой в восемьдесят локтей Цэрэнбадама охватил религиозный экстаз. Он истово молился, а бронзовое божество словно одобряло его. Лама обошел все храмы Урги и окончательно потерял рассудок, забыв все, что было с ним прежде.

На остатки денег, подаренных еще гулбой, он купил в китайской лавке на окраине города четыре колеса и несколько досок. Сколотил тележку, погрузил всю свою утварь и тронулся в путь. Первый снег застал его в пади Тэрэлдж возле реки Толы. На счастье, ему повстречался там один бурятский айл. Буряты сразу поняли, что за «хубилган» перед ними, пожалели его, дали теплую одежду и еды. Он забыл о своем решении уединиться в горах и провел зиму среди нищих и чавганц[40]. А в конце концов окончательно утратил человеческий облик. Ослабел не только душой, но и телом. Вот таким и предстал он перед своими соплеменниками. Наверно, его привел сюда какой-то непостижимый инстинкт. Но земляки боялись сумасшедшего и близко к себе его не подпускали. Несколько дней раздавались грустные звуки колокольчика и барабана да курился слабый дымок между старых осин. Потом все прекратилось. К шалашу сбежались собаки, слетелись птицы. Странный человек умер! Чойнхор, как лицо официальное, съездил в рощицу и убедился, что «перерожденец» скончался. Хандуумай, а вслед за ней и другие сочли это дурным предзнаменованием и настояли на ранней перекочевке на летник.

Едва Дунгар устроился на лето, как в его хотоне появился еще один странный человек. Стояла пора, когда весенняя вода уже сошла, зазеленели травы и листья, защебетали вернувшиеся с зимовья птицы. Этот человек набрел на летник Дунгара после долгих скитаний по глухой тайге, так как, перейдя границу, старался во что бы то ни стало не попасться пограничникам. После побега из пересыльной тюрьмы он еще ни разу не встречал жилье. От волнения у него перехватывало дыхание. Он понял — здесь его спасение. Длинными худыми руками распахнул он на груди одежду, и изможденное лицо его скривилось.